Солнце в силках - Марина Сычева

всегда носила в кожаном мешочке на шее. У входа прислонились к стене короткий лук и ненужные летом снегоступы. Теперь это – ее дом.

Тураах щедро плеснула масла в зев камелька, благодаря Хозяина огня. Весело заплясали тонкие язычки пламени. Тураах поклонилась очагу, подхватила лук и торбу и переступила порог.

Снова подумалось: блеснет в лучах солнца озерная гладь, роняя вверх тормашками острые верхушки елей и белые зубья уходящей за горизонт горной цепи.

Никакого озера в окрестностях лесного улуса не было. Только небольшая речушка, огибавшая поселение с востока. Ниже по течению она разливалась и уходила в густые заросли, привлекая в тихие заводи уток. И охотников.

Улус, со всех сторон окруженный лесом, уже проснулся. У колодца позвякивали ведра, слышались переговоры женщин. В хотонах кипела работа. Мужчины собирались в лес: одни за добычей, другие на выпасы.

Путь Тураах сегодня лежал за западные холмы, в сторону от реки, поэтому она повернула к колодцу. В лесу ручейков много, но не всегда они вовремя попадаются на тропе.

Тураах проходила мимо широкобокой юрты, горделиво возвышавшейся над хотоном, когда ее окликнули:

– День обещает быть жарким, удаган.

– Поэтому и спешу, дархан Кытах, – она склонила голову, приветствуя дородного мужчину с седыми усами. Кытах жил богато: в юрте его никогда не переводилось мясо, а кумыс лился рекой, потому с его мнением в улусе считались. – Все ли благополучно в семье? Оправилась ли Нюргуяна?

– Твоими стараниями, удаган, недомогание прошло. Дочь все утро просится к Сайаре на вечерние посиделки. Что поделать, молодо-зелено! Как думаешь, пустить ли? – Кытах насмешливо прищурился, огладил усы.

– Чего ж не пустить, коли сильно просит.

– А ты, гляжу, с молодежью нашей не сошлась?

– Не по мне это веселье. Мое окружение – духи да иччи.

– И шаманы семьи заводят. Впрочем, слухи ходят, и ты не одинока…

Тураах нахмурилась. Кытах надавил на больное, и от него это не укрылось.

– Ну-ну. Не серчай, у стариков язык на поучения только и заточен, – Кытах успокоительно вскинул раскрытые ладони. – А за помощь моей красавице жди ответа, пришлю лучший кусок оленины, как пора бить придет.

Тураах кивнула и зашагала к лесу.

Раздражение и досада заставляли ускорять шаг, с силой ударять ногами в землю. Если уж Кытах намекнул на ее встречи с Айхалом, то что же тогда говорят за спиной!

Глупо злиться на Кытаха. Круглый, вечно смотревший с полуулыбкой и сразу подмечающий свою выгоду мужчина (стариком он себя называл явно с лукавством) не боялся заводить речь о ее жизни. Она позволяла. Именно Кытах встретил ее, порядком испуганную, тогда, пять зим назад. Помог обустроиться. А остальные…

Поначалу смотрели недоверчиво, насмешливо даже. Но Кытах, без чьего согласия в улусе решения не принимались, обходился почтительно с соплячкой в наряде удаганки. Люди посмотрели и оттаяли, стали обращаться сначала с мелочами, потом – с самым заветным.

Тураах была благодарна Кытаху. Ей нравились его прямые речи и чуть насмешливый тон. Но сегодня слова Кытаха били под дых, обнажали ее слабость. И перенести это было до невозможности тяжело.

У колодца, заливисто смеясь, щебетали девушки. И Сайара, кареглазая подруга Нюргуяны, здесь. Завидев удаганку, они наперебой поприветствовали ее и отступили в сторону. Тураах натянуто улыбнулась. Спина окаменела, пальцы сгибались с трудом. Она вся напряглась, в любую минуту готовая отскочить.

Сайара была всего на одну зиму старше Тураах. А младшая дочь Кытаха, Нюргуяна, ее ровесница. Они могли бы быть подругами. Ни одна из девушек никогда не чинила Тураах никакой обиды. Не было ни насмешек, ни презрительных взглядов, ни перешептываний. Напряжение – болезненный отголосок прошлого.

Девушки были почтительны: многих из них Тураах доводилось лечить, а вскоре они одна за одной начнут выходить из родительской семьи, создавать свою. Благословлять их будет Тураах. И алгыс к Нэлбэй Айысыт, сопутствующей рождению детей, тоже будет произносить над ними она.

И все же, стоило Тураах появиться у колодца, веселый щебет прерывался. Ее уважали. Шли к ней за помощью. Благодарили.

Однако не считали своей. Не принимали в свой круг.

Не только девушки. Это касалось всех жителей улуса.

Может, прошло недостаточно времени?

А может, так даже лучше?

Тураах добилась, чтобы ее признали. Не смотрели с недоумением на девчонку, вырядившуюся в шаманский наряд, а шли с просьбами.

Ее уважают. К ней прислушиваются.

Этого достаточно.

Большего Тураах и не нужно.

И Айхала она сегодня отошлет прочь.

– Крарх! – приветственный клич Серобокой обрушился с неба. Ворона не стала тревожить ушедшую в себя удаганку, лишь дала знать: я следую за тобой.

Тураах поклонилась деревьям, прося у Богача Байаная благословения и обещая ему долю с добычи, вошла в чертоги тайги и позволила лесной тропке подхватить, понести в глубь чащи. Здесь, в диком мире зверей и духов, Тураах чувствовала себя свободнее, чем среди людей.

Серобокая описала дугу у коричневой сосны и, каркнув, опустилась на нижнюю ветку. Тураах свернула на зов.

Блуждание по лесу отвлекало, и удаганка, пополнившая запас трав еще до того, как белоликое солнце вкатилось на высшую точку своего пути, забрала южнее, отдавшись на волю леса. Так далеко в эту сторону она еще не заходила.

Под веткой, на которой устроилась Серобокая, были свежие царапины. Тураах провела ладонью по бороздам, оставленным рогами:

– Здесь начинается земля Оленя.

– Крарх! – насмешливо отозвалась ворона и, расправив черные крылья, устремилась в глубь леса.

Тураах улыбнулась. Она из рода ворон, а значит, граница, проведенная Оленем, была для нее условной. Небо вне любых границ: вывернись вороной, распахни крылья – и путь открыт.

Там, на земле Оленя, голубое озеро. На его берегу раскинулся улус, хранящий прошлое Тураах. Улус, отвергнувший ее.

И Тураах в нем делать нечего.

Серобокая любопытна. Пусть смотрит. Если увидит необычное, принесет в клюве. Вороны – страшные сплетницы.

Удаганка же повернула обратно. Пора было возвращаться.

Долгожданная вечерняя прохлада мягко пробиралась сквозь кафтан к телу, приятно окутывала, остужала разгоряченную кровь. Сквозь легкую завесу сумерек уже виднелись рыжеватые, ласково светящиеся от растопленных к ночи камельков юрты.

Тураах поправила изрядно пополнившуюся торбу и зашагала бодрее. По бедру стучала увесистая утиная тушка. Натруженные долгим переходом мышцы приятно ныли, усталость звала домой, растопить потухший за день камелек, вытянуть ноги, удобно устроившись на мягкой дохе.

По освещенным бокам юрт метались тени. Тут и там слышались голоса: где-то спокойные, приглушенные, где-то звонкие, полные веселья. Тураах нашла очертания своей маленькой урасы, стоящей в стороне, и с удивлением отметила, что в ней тоже разливается теплый свет.

Уот иччитэ у удаганки сильный, но не настолько, чтобы самостоятельно вспыхнуть жарким пламенем. Значит, у нее гости.

В лицо пахнуло теплом. Тураах переступила порог. Хозяйничавший у камелька Айхал смущенно улыбнулся ей. Невысокий, чуть выше удаганки, жилистый, он смотрел неуверенно, не зная, как она отнесется к своевольному вторжению. Под неуверенностью проступала радость. Улыбнись Тураах, кивни приветливо – и лицо Айхала озарится.

Она сняла торбу, бросила на стол свою добычу, мельком глянув на бережно разложенную на столе заячью тушку. Подарок, значит. Нахмурилась. Уж это точно лишнее, она вполне способна прокормиться сама. Айхал поник. На лицо его, удивительно выразительное, наползла такая тоска, что Тураах не удержалась, прыснула.

Айхал вскинул счастливые глаза и рассмеялся в ответ, безудержно, звонко – по-другому он просто не умел. И тут же заключил Тураах в объятия.

Радость со смеющимся именем Айхал появилась в ее жизни случайно.

Тураах, всегда настороженная и серьезная, сверстников чуралась. Сначала все ее силы уходили на то, чтобы обустроиться и завоевать доверие местных. Не до дружбы было. На игрища и посиделки у костра, излюбленные занятия молодежи, она смотрела насмешливо. Одиночество вошло в привычку.

Но объяснить это молодому улыбчивому охотнику, появившемуся в улусе однажды весной, не получилось.

Айхал, сразу проявивший интерес к нелюдимой Тураах, то и дело вторгался в ее размеренную жизнь. Помогал строиться, выспрашивал обо всем на свете, смешил. И однажды Тураах позволила ему остаться.

Не будь она удаганкой, отношения с Айхалом упали бы на нее страшным позором. Одно дело, когда мужчина пробирается ночью к бездетной вдове Саргылане: об этом судачат за спиной соседки, посмеиваются в усы