Водные ритуалы - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури

— Я не занимаюсь художественной фотографией. Я не такой творческий человек, как ты.

— Все мы — творческие люди, и не рассуждай, как старый дед. Я научу тебя фоткать в ручном режиме, контролировать диафрагму и выдержку. Поедем как-нибудь в Сантильяна-дель-Мар, там наверняка есть сувенирные магазины с катушками ISO; купим тебе крупнозернистую черно-белую пленку. Научишься делать контрастные снимки, снимать крупным планом всякие руки-ноги, все что захочешь… Главное — научиться видеть, Хота. Каждый на это способен.

— Ну, если ты меня научишь… — Хота с готовностью поднял брошенную перчатку.

Все это было просто замечательно: кельтская деревня, Аннабель Ли… Она рассказала ему историю своего имени, и каким же прекрасным оно ему тогда показалось!

Итак, в течение следующих нескольких дней Хота под пристальным наблюдением своего творческого наставника принялся фотографировать все подвижные и неподвижные объекты. Ни следа плохого настроения, депрессии, беспокойства.

Небо, которое Хота видел в те первые дни, сделалось наконец темно-синим, очистилось от туч реальной жизни, которая неумолимо ждала его впереди, по возвращении в Виторию.

Его душевное состояние было настолько безмятежным, что Хота даже заметил существование Ребекки, маленькой дочери Сауля. В первый же вечер их посадили за столом рядом, и вскоре они привыкли к этому соседству.

Хоте, хорошему парню с добрым сердцем, было немного жаль одинокую девочку, потерянную в подростковом мире, который все еще был ей велик. Кроме того, она являлась дочерью Сауля, которого он уже начинал боготворить: свой в доску препод, молодой и преданный отец, крутой чувак, который делает вид, что не замечает взглядов Аннабель Ли и студенток исторического факультета Университета Кантабрии, которые почти каждый день посещали лагерь.

— Ребекка, можешь завтра помочь нам с Аннабель покрывать хижину? Мы буксуем, и нужен опытный человек — такой, например, как ты. — Хота был в отличном расположении духа.

Ребекка взволнованно сглотнула слюну, доедая последний кусочек кекса, остававшийся на общем подносе. Она с нетерпением ждала воскресенья, когда ее отец привез им из города трубочки с кокосом, которые девушка обожала.

— Конечно помогу, в прошлом году я этим много занималась, — ответила Ребекка, благодарная и обрадованная. Казалось, вся она превратилась в одну сияющую улыбку и зардевшиеся щеки.

«Может, я ошиблась, выбрав Асьера, — думала Ребекка вечером, застегивая молнию на мешке, что обычно мало помогало. — Может быть, лучше рассказать все Хоте, и он поможет… У его семьи есть связи, они сумеют что-нибудь сделать».

Хота чувствовал к девочке непривычную нежность: «Какая милая у Сауля дочка. Как бы я хотел, чтобы он был моим отцом, а мы с ней были братом и сестрой…»

Наступили выходные, и предусмотрительный Сауль Товар позволил им немного отдохнуть от кирпича и глины. В субботу он загрузил всех в микроавтобус и отвез в Гипускуа, в Оньяти, местечко недалеко от границы с Алавой. Все были благодарны за поездку и отдых, который давно уже требовали их огрубевшие и обветренные руки. Они ехали в автобусе и задумчиво смотрели в окошки, почти не задавая вопросов.

Сауль не сказал Ребекке, что они собираются посетить пещеру Сандаили, а то вдруг она откажется и все станут свидетелями неприятной сцены. Он терпеть не мог пятен на своем имидже. Не так-то просто было его создать…

Сауль посадил Ребекку на переднее сиденье справа от себя, плотно пристегнул ремень и развлекал ее всякими рассказами все два часа, пока длилась поездка.

Пейзаж был не слишком разнообразен: всюду один и тот же зеленый цвет, эвкалипты и сосны сменялись дубами и буками; потом дорога сузилась, древесные ветки бились о стекла — словом, великолепный летний день, обещавший навсегда остаться в памяти.

— Я очень рад, что взял тебя с собой, дочка, — признался Сауль в какой-то момент, почесав бороду, которую отпускал каждый год на время каникул. Он отдыхал от бесконечного тщательного бритья, и борода вырастала такая густая, что скрывала черты лица. Он снял правую руку с руля и потянулся к ее руке.

Дочь смотрела на его руку. Она знала ее наизусть. Столько раз ее рассматривала: длинная жилистая рука цивилизованного великана… С некоторых пор у Ребекки появилась привычка внимательно рассматривать руки людей. Ей было стыдно признаться в этом, но она сортировала их именно по рукам.

Были руки, похожие на отцовские, и тогда человек ей не нравился.

Если же руки отличались, она давала им шанс.

Но отец был в те дни так обворожителен, так открыт, так неизменно заботлив и внимателен, несмотря на то, что она, единственная дочь, то и дело капризничала: купи мне эту книгу и вон ту, отведи меня сюда и туда, и он с радостью стремился всячески угодить своей принцессе…

— Какие замечательные дни, папочка. — Она взяла его руку и сжала своими горячими пальцами. — Правда. Спасибо, что привез меня в эту деревню; такие поездки делают меня счастливее всего.

— Дочка, я не мог поступить иначе. Теперь мы вместе, ты и я. И еще тетя. Главное, никогда больше так не делай, никогда больше меня не предавай. У меня есть только вы двое, ты и твоя тетя, — повторил он. — Не бросайте меня одного. Я люблю тебя, я очень люблю тебя, моя девочка.

«Я не девочка», — чуть не ляпнула Ребекка, но инстинктивно смолчала и отдернула руку.

Прошло некоторое время, оба молчали; Ребекку тревожили знакомые повороты дороги.

— Куда мы едем, папа?

— В пещеру Сандаили.

Ребекка сглотнула и покраснела до ушей.

«Только не туда, только не в пещеру Сандаили, Синяя Борода», — думала она в панике.

Только не в Сандаили. В той сырой пещере под сочащимися водой сталактитами все и началось…

20 ноября 2016 года, воскресенье

Две женщины, рыжеволосая и брюнетка, старательно сохраняя внешнее спокойствие, вышли из комнаты с синими стенами, где сломленный болезнью мужчина, уродливая тень строгого отца, которым он был когда-то, вопил: «Кракен, Кракен, Кракен!..»

«Дерьмовая все-таки была затея», — думала Эстибалис, шагая по коридору пансиона в Чагорричу.

Альба едва за ней поспевала. Общаясь со стариком, страдающим Альцгеймером, она делала вид, что не замечает неловкости. Вскоре обе женщины вошли в обшитый металлическими панелями лифт: казалось, они поднимаются из преисподней за глотком свежего воздуха.

Альба сама вызвалась сопровождать Эстибалис в один из еженедельных визитов к отцу в пансион при больнице Чагорричу. Не то чтобы Эсти считала это удачной идеей, но в присутствии незнакомых людей отец вел себя менее распущенно и ей не понадобился привычный вызов дежурной медсестры, чтобы ему сделали предпоследнюю за день инъекцию успокоительного.

Однако в тот миг, когда они уже спускались по лестнице на улицу, какая-то женщина лет шестидесяти в огромном пестром шарфе уставилась на них и внезапно разразилась безудержной бранью.