Записки из мертвого дома - Федор Достоевский

– И кто догадался ломать эту барку? – промолвил один как быпро себя, ни к кому, впрочем, не обращаясь. – Щепок, что ль захотелось?

– А кто нас не боится, тот и догадался, – заметил другой.

– Куда это мужичье-то валит? – помолчав, спросил первый,разумеется не заметив ответа на прежний вопрос и указывая вдаль на толпумужиков, пробиравшихся куда-то гуськом по цельному снегу. Все ленивооборотились в ту сторону и от нечего делать принялись их пересмеивать. Один измужичков, последний, шел как-то необыкновенно смешно, расставив руки и свесивнабок голову, на которой была длинная мужичья шапка, гречневиком. Вся фигураего цельно и ясно обозначалась на белом снегу.

– Ишь, братан Петрович, как оболокся! – заметил один,передразнивая выговором мужиков. Замечательно, что арестанты вообще смотрели намужиков несколько свысока, хотя половина из них были из мужиков.

– Задний-то, ребята, ходит, точно редьку садит.

– Это тяжкодум, у него денег много, – заметил третий.

Все засмеялись, но как-то тоже лениво, как будто нехотя.Между тем подошла калашница, бойкая и разбитная бабенка.

У ней взяли калачей на подаянный пятак и разделили тут жепоровну.

Молодой парень, торговавший в остроге калачами, забралдесятка два и крепко стал спорить, чтоб выторговать три, а не два калача, какследовало по обыкновенному порядку. Но калашница не соглашалась.

– Ну, а того-то не дашь?

– Чего еще?

– Да чего мыши-то не едят.

– Да чтоб те язвило! – взвизгнула бабенка и засмеялась.

Наконец появился и пристав над работами, унтер-офицер спалочкой.

– Эй вы, что расселись! Начинать!

– Да что, Иван Матвеич, дайте урок, – проговорил один из«начальствующих», медленно подымаясь с места.

– Чего давеча на разводке не спрашивали? Барку растащи, вотте и урок.

Кое-как наконец поднялись и спустились к реке, едва волочаноги. В толпе тотчас же появились и «распорядители», по крайней мере на словах.Оказалось, что барку не следовало рубить зря, а надо было по возможностисохранить бревна и в особенности поперечные кокоры, прибитые по всей длинесвоей ко дну барки деревянными гвоздями, – работа долгая и скучная.

– Вот надоть бы перво-наперво оттащить это бревнушко.Принимайся-ка, ребята! – заметил один вовсе не распорядитель и неначальствующий, а просто чернорабочий, бессловесный и тихий малый, молчавший досих пор, и, нагнувшись, обхватил руками толстое бревно, поджидая помощников. Ноникто не помог ему.

– Да, подымешь небось! И ты не подымешь, да и дед твой,медведь, приди, – и тот не подымет! – проворчал кто-то сквозь зубы.

– Так что ж, братцы, как начинать-то? Я уж и не знаю… –проговорил озадаченный выскочка, оставив бревно и приподымаясь.

– Всей работы не переработаешь… чего выскочил?

– Трем курам корму раздать обочтется, а туда же первый…Стрепета!

– Да я, братцы, ничего, – отговаривался озадаченный, – ятолько так…

– Да что ж мне на вас чехлы понадеть, что ли? Аль солить васприкажете на зиму? – крикнул опять пристав, с недоумением смотря надвадцатиголовую толпу, на знавшую, как приняться за дело. – Начинать! Скорей!

– Скорей скорого не сделаешь, Иван Матвеич.

– Да ты и так ничего не делаешь, эй! Савельев! РазговорПетрович! Тебе говорю: что стоишь, глаза продаешь!.. начинать!

– Да я что ж один сделаю?..

– Уж задайте урок, Иван Матвеич.

– Сказано – не будет урока. Растащи барку и иди домой.Начинать!

Принялись наконец, но вяло, нехотя, неумело. Даже досаднобыло смотреть на эту здоровенную толпу дюжих работников, которые, кажется,решительно недоумевали, как взяться за дело. Только было принялись выниматьпервую, самую маленькую кокору – оказалось, что она ломается, «сама ломается»,как принесено было в оправдание приставу; следственно, так нельзя былоработать, а надо было приняться как-нибудь иначе. Пошло долгое рассуждениепромеж собой о том, как приняться иначе, что делать? Разумеется, мало-помалудошло до ругани, грозило зайти и подальше… Пристав опять прикрикнул и помахалпалочкой, но кокора опять сломалась. Оказалось наконец, что топоров мало и чтонадо еще принести какой-нибудь инструмент. Тотчас же отрядили двух парней, подконвоем, за инструментом в крепость, а в ожидании все остальные преспокойноуселись на барке, вынули свои трубочки и опять закурили.

Пристав наконец плюнул.

– Ну, от вас работа не заплачет! Эх, народ, народ! –проворчал он сердито, махнул рукой и пошел в крепость, помахивая палочкой.

Через час пришел кондуктор. Спокойно выслушав арестантов, онобъявил, что дает на урок вынуть еще четыре кокоры, но так, чтоб уж они неломались, а целиком, да, сверх того, отделил разобрать значительную частьбарки, с тем, что тогда уж можно будет идти домой. Урок был большой, но,батюшки, как принялись! Куда делась лень, куда делось недоумение! Застучалитопоры, начали вывертывать деревянные гвозди. Остальные подкладывали толстыешесты и, налегая на них в двадцать рук, бойко и мастерски выламывали кокоры,которые, к удивлению моему, выламывались теперь совершенно целые инепопорченные. Дело кипело. Все вдруг как-то замечательно поумнели. Ни лишнихслов, ни ругани, всяк знал, что сказать, что сделать, куда стать, чтопосоветовать. Ровно за полчаса до барабана заданный урок был окончен, иарестанты пошли домой, усталые, но совершенно довольные, хоть и выиграливсего-то каких-нибудь полчаса против указанного времени. Но относительно меня язаметил одну особенность: куда бы я не приткнулся им помогать во время работы,везде я был не у места, везде мешал, везде меня чуть не с бранью отгонялипрочь.

Какой-нибудь последний оборвыш, который и сам-то был самымплохим работником и не смел пикнуть перед другими каторжниками, побойчее его ипотолковее, и тот считал вправе крикнуть на меня и прогнать меня, если ястановился подле него, под тем предлогом, что я ему мешаю. Наконец, один избойких прямо и грубо сказал мне: «Куда лезете, ступайте прочь! Что соватьсякуда не спрашивают».

– Попался в мешок, – тотчас же подхватил другой.

– А ты лучше кружку возьми, – сказал мне третий, – да иступай сбирать на каменное построение да на табашное разорение, а здесь тебенечего делать.

Приходилось стоять отдельно, а отдельно стоять, когда всеработают, как-то совестно. Но когда действительно так случилось, что я отошел истал на конец барки, тотчас же закричали:

– Вон каких надавали работников; чего с ними сделаешь?Ничего не сделаешь!