Кийя: Супруга солнечного бога - Наталья Черемина

Они почти не выходили из своих покоев. Совершив каждодневные солнцепоклоннические ритуалы, они вновь уединялись, чтобы безумствовать. Слуги тревожно переглядывались, когда из опочивальни доносились крики и стоны, в которых уже не оставалось ничего человеческого. Но заглядывать никто не решался — это было опасно. Вообще все старались как можно меньше попадаться на глаза Эхнатону. Фараон приказал ослепить главного архитектора лишь за то, что тот пытался доложить о постройке гробниц.

— Ваше величество, в указанной тобой скале невозможно выдолбить погребальные камеры — слишком хрупкая порода. Надо сменить место на…

— Надо сменить архитектора, который беспокоит Сына Солнца мелочами!

Гонцов, приносивших дурные вести с границ, просто не допускали к фараону. Вассальные князьки, сидящие вокруг северных пределов Египта, взывали в своих многочисленных посланиях: «Пришли нам корабли с воинами! Пришли армию по суше! Пришли же помощь, о царь, прежде чем твое царство падет!» Даже предательство Азиру, верного данника, князя Аморита, не тронуло Эхнатона. Азиру при поддержке хеттский войск провозгласил себя властелином Ханаана, убеждая других вассальных князей не сопротивляться вторгнувшимся хеттам, а присоединиться к ним. Осажденные хеттами и их приспешниками верные города присылали фараону подарки — последнее, что у них оставалось, и молили: «Если ты не можешь ничего дать нам, возьми нас к себе, царь». Со всех концов бывших египетских владений к Эхнатону неслись доносы, сообщения об измене, о вторжении, мольбы о помощи, но он оставался глух.

— Пусть азиаты занимаются друг другом, — поддерживала его Кийя. — В конце концов они перегрызутся и оставят тебя в покое. Пусть твои данники выполняют свои обязанности — шлют тебе дань. Лучше обрати внимание на изменщиков в своей стране. Жрецы проклятых идолов объединяются с областеначальниками, и ты собираешься закрывать на это глаза?

С новыми репрессиями по стране прокатилась волна бунтов. Роптали даже военные. В руках Эхнатона находились лучшая в мире армия и огромные богатства. Подданные желали видеть грозного царя в золотой колеснице, ведущего своих победоносных солдат на войну. А видели болезненного поэта, фанатично истребляющего инакомыслящих. Он мог остановить агрессию хеттов и изменников в самом начале, но он не делал этого. Он сочинял новые гимны и велел уничтожать все упоминания о старых богах. Он молился Солнцу.

В редкие дни, когда он соизволял заниматься государственными делами, его засыпали корреспонденцией. Военачальники, среди которых выделялся горячий Хоремхеб, пытались убедить его прийти на помощь вассалам. Эхнатона это смертельно утомляло.

— Кто пишет? Ах, опять этот Риббади из Библа. Как он мне надоел. Пусть пришлет зерна, и я вышлю ему отряд.

— Зерна, ваше величество? Библ голодает, люди разбегаются кто куда. Там царит хаос…

— Ты, кажется, вздумал спорить со мной, вояка? Или мне показалось?

— Никак нет, мой господин! Приказывай — исполню.

Приказы фараона были часто нелепыми и противоречивыми. Вместо одного города он помогал другому, вместо приказа действовать он отдавал парализующие распоряжения. В конце концов ему это надоело, и он просто махнул рукой. Его ведь ждал его бог. И его Кийя.

Кийю не трогали хитросплетения большой политики. Не слишком доверяя царедворцам, кричащим об опасности, она во всем поддакивала Эхнатону, чтобы не расстраивать его. Письма отца с угрозами и проклятиями она, уже не читая, бросала в сундук с корреспонденцией, стоящий в потайном месте Мару-Атона. Ее вообще ничего не трогало. Ей важно было лишь присутствие рядом с Эхнатоном. Важны были его ласки. Важен был восторг тела и души от близости божественного правителя. Ощущение собственной власти. Это важно. Остальное — пыль.

Прошло четыре года торжества митаннийской царевны. За это время она родила Эхнатону третьего ребенка, дочь, которую брали с собой на служения Атону, как когда-то брали дочерей Нефертити. Правда, относился царь к ней не так, как к своим старшим дочерям. Он раздражался, когда малышка начинала капризничать или шалить, особенно в храме. Кийя торопилась убрать ее подальше с глаз и успокаивала фараона кубком зелья и нежным словом.

Эхнатон заметно сдал за последние годы. Лицо его обрюзгло, характер испортился. Среди придворных ему виделись интриги, среди слуг — непослушание. Он стал плохо спать. Часто просыпался посреди ночи с криками, в холодном поту, и Кийя, крепко обняв, баюкала его как маленького, гладя трясущиеся руки и вытирая мокрый лоб.

— Ты не предашь меня? Не оттолкнешь? — спрашивал он, глядя на нее заблудшим взглядом.

— Никогда, жизнь моя! Не говори и не думай об этом, ни-ког-да.

Утешение Эхнатон находил в вине и оргиях, которые устраивал в своих покоях. С недавних пор Кийя заметила, что он пресытился и стал терять интерес к ее все еще крепкому и красивому телу. Тогда она лично стала приводить к своему господину молоденьких девушек. Дочери богатых, знатных вельмож были счастливы разделить ложе с фараоном, хотя бы ненадолго. Через его опочивальню проходили десятки и сотни красавиц, которые надоедали ему на следующее утро. Он словно отыгрывался за годы, проведенные с Нефертити. Скрепя сердце Кийя выполняла все прихоти своего господина, лишь бы не разочаровывать любимого. Когда знатные девушки надоели Эхнатону, он стал требовать площадных блудниц и даже развратных юношей. Но никто не мог надолго утолить его похоть.

Перелом наступил, когда на одном из праздников в покоях государя появилась его старшая дочь, Меритатон. Вполне зрелая по египетским меркам, она не отличалась особой красотой — узкие глаза, вздернутый нос, длинное лицо. Но она была свежа, дерзка и пластична. Небрежным жестом прогнав танцовщиц и акробаток, она сама выполнила перед Эхнатоном танец, которому ее обучила одна из служанок, бывшая жрица богини любви Хатхор. Фараон забыл, что перед ним дочь, его замутненное вином и усталостью сознание распознало в девушке лишь объект желания. На что, впрочем, и рассчитывала Меритатон.

Выйдя поутру из опочивальни своего отца, она столкнулась нос к носу с Кийей. Та схватила ее за руку и прошипела:

— Чего ты добиваешься, маленькая змея?

— Змея здесь ты, грязная азиатка! — Девчонка резко выдернула руку и брезгливо отряхнула ее. — Я уничтожу тебя и верну матери ее положение! Уж будь уверена.

— Никто не отнимал у твоей матери положение, она по-прежнему Владычица Обеих Земель.

— Да ты еще и лицемерка, митаннийская шлюха!

— Оставь в покое своего отца. Он плохо себя чувствует, не всегда понимает, что с ним. Неужто у тебя нет сердца?

— Ты сожрала мое сердце!

С этим Меритатон развернулась и прошествовала прочь. Кийя почувствовала тревогу. «Просто злость ничтожной дурочки. Что она может?» — успокаивала себя митаннийская царевна, но на душе по-прежнему было неспокойно. Как она ни пыталась мягко перенаправить внимание Эхнатона с дочери на кого-нибудь другого, ей ничего не удавалось. Кийя была воспитана в среде, где кровосмешение считалось страшным грехом и преступлением, карающимся смертью. Но она знала, что среди знатных египтян это считалось едва ли не за норму. Правда, нормой считались браки брата и сестры, чтобы поддержать чистоту крови в династии. Но она точно знала, что некоторые фараоны брали в жены дочерей. Тот же Аменхотеп Третий был женат на двух своих дочерях, которые рожали от него детей. Кийя сочла это причудой полусумасшедшего старика. Сейчас она наблюдала похожую картину — помутившегося рассудком Эхнатона было бесполезно взывать к нравственности.