Коктейль со Смертью - Мария Эрнестам

Мы со Смертью вкусно позавтракали. На этот раз вместо круассанов был свежий хлеб, а еще кофе и горячее молоко. С появлением Смерти в моей жизни появились и свежие продукты. После завтрака я примерила одеяние, и оно оказалось совсем не таким просторным, хотя мой знакомый был выше меня. Я только затянула потуже пояс. Одеяние было почти невесомым. Наверное, сшито из какой-то особенно легкой материи, чтобы скрашивать тяжелую работу Смерти. Посмотревшись в зеркало, я увидела, что на мне одета длинная кофта в стиле семидесятых.

Обучение прошло быстро. По словам Смерти, моя работа заключалась в том, чтобы найти жертву, распахнуть одеяние и словно вдохнуть душу, покидающую тело. Это займет пару секунд, а потом душа вылетит из тела, и нужно держать флакон наготове. Во внутреннем кармане одеяния их было пять. Следует вынуть пробку и позволить душе влететь внутрь флакона.

«Они делают это добровольно?» — спросила я, и мой патрон ответил, что речь идет не о желании, а о естественной природной реакции. Нужно только открыть флакон и дать душе время влететь в него. А потом наблюдать, как будет изменяться ее цвет. Когда движение внутри флакона прекратится, а цвет души потемнеет, можно бросить флакон в почтовый ящик, только не обычный, а для международной корреспонденции. Это меня немного успокоило. Страшно подумать, что Высшие силы обитают на соседней улице или в соседнем городе, Или, не дай Бог, имеют что-то общее с членами нашего замечательного правительства.

Коса, как выяснилось, не несла никакой функции и была лишь атрибутом униформы. Для антуража, так сказать. Мне не было нужды брать ее сегодня с собой. Патрон не сказал о косе ничего конкретного, но я знала, что он сделает это, когда понадобится.

Смерть сообщил, что берет выходной и почитает газету, чему явно был очень доволен, и, пожелав мне удачи, выставил за дверь. Он уже вполне освоился у меня дома, и хотя оделся к завтраку, его расслабленный вид наводил на мысль о пижаме и домашних тапочках. Дверца саквояжа была по-прежнему открыта, и теперь я увидела там выдвинутый ящик с книгами.

Мне показалось, что он специально не хочет раскрывать мне детали моего первого боевого задания, словно ожидая, когда я вернусь домой с блеском в глазах и со словами: «Угадай, что произошло». Во всяком случае, он заявил, что на первый раз я сама могу решить, кому нанести прощальный визит. «Я не хочу даже включать компьютер, так что выбери кого-нибудь и потом объясни свой выбор. Сделай мне сюрприз. Только лучше кого-нибудь постарше, не стоит начинать с детей». Я вспомнила Сисселу и похолодела.

Такое странное сочетание страха и предвкушения я испытывала впервые. Я опять вся вспотела во сне и, проснувшись, долго лежала на мокрой простыне, стараясь унять сердцебиение. Подняв глаза к потолку, я увидела в углу паутину. Большую, черную и прочно там обосновавшуюся. Мне стало жутко при мысли, что одна из липких нитей может дотянуться до моего лица.

Когда-то я панически боялась пауков и не могла дотронуться до них даже газетой или тапком. Но августовские каникулы на западном побережье принесли мне множество самых разнообразных впечатлений, в том числе и о черных пауках, и мой страх сменило сначала уважение к этим тварям, а потом и восхищение ими. Один друг детства очень интересовался пауками и писал про них доклады по разным школьным предметам, каждый раз рассматривая под новым углом зрения и получая хорошие оценки. Я с отвращением слушала его рассказы о самках пауков, которые позволяли оплодотворить себя, а потом съедали самцов, чтобы хватило сил вырастить потомство. А некоторые самцы настолько стремились удовлетворить самок, что сами предлагали им себя на ужин.

Вот еще одно доказательство того, насколько сильны наши связи с природой, подумала я и решила оставить паутину в покое.

Мерный стук колес усыплял. После вчерашних событий я стала спокойнее относиться ко всему происходящему. Лица других пассажиров казались мне искаженными, как в комнате смеха. Я присмотрелась к группе подростков, сидящих неподалеку. Они трещали как попугаи, что-то ели и бросали мусор на пол, превращая вагон в помойку. В отдалении сидели пожилые супруги, очень аккуратно одетые, но от них уже исходил тлетворный запах близкой смерти. Может быть, они даже помогли друг другу одеться, но, видимо, из-за слабого зрения не заметили, что воротник у старика заляпан желтком, а у женщины размазана по щеке губная помада.

Погруженная в свои мысли, я даже не заметила, как поезд прибыл в Бредэнг — на станцию из моей прошлой жизни, которой предстояло стать началом новой. Пассажиры устремились к выходу. Вагон быстро опустел. Я вышла последней и увидела хаотично расставленные серо-черные коробки домов, на строительство которых архитектора, похоже, вдохновило домино. Антенны, прикрепленные к балконам, напоминали грибы-паразиты на деревьях. Тут было серо и безрадостно, даже цветочные горшки на подоконниках попадались редко, словно на цветы здесь был объявлен карантин. Мрачный грязный туннель невольно наводил на мысли о том, что при неудачном стечении обстоятельств туда можно войти вечером и уже никогда не выйти.

Эйра сказала мне, что в Бредэнге живет подружка ее сына Роберта Габриэлла. Больше всего на свете она боялась, что Роберт может оказаться там же. Поскольку у Габриэллы была довольно редкая фамилия, она отложилась у меня памяти. Выяснить остальное не составило труда, так что теперь у меня был адрес Габриэллы и распечатанная из Интернета карта. Оставалось лишь глубоко вдохнуть и сконцентрироваться на работе.

Погода немного улучшилась, но все указывало на то, что лету пришел конец, впереди глубокая осень, а там уже недалеко и до первого снега. При мысли об этом у меня по спине побежали мурашки. Наконец я оказалась перед подъездом дома Габриэллы. Дверь была закрыта, но я не успела даже придумать повод войти, как веселый чернокожий мальчик, не задавая вопросов, впустил меня внутрь.

Гуарно жили на шестом этаже. Я пошла туда пешком, чтобы успокоиться. Предвкушение сменилось нервозностью, ибо я знала, что сейчас случится. Вдруг все пойдет не так? Я не могла предугадать реакцию Габриэллы. Лестница была узкой и грязной, а все двери — безликие. Я остановилась перед квартирой Гуарно и, помедлив секунду, нажала на кнопку звонка. Никто не ответил, и я позвонила снова. Наконец-то послышалось шарканье, и дверь осторожно приоткрыли.

Сквозь щель меня оглядели с ног до головы. Я не подумала о том, как мать Габриэллы может отреагировать на мой визит. Эйра утверждала, что та и носу не показывает из квартиры, пока не опустеет холодильник. Кого же она сейчас видит перед собой, меня или Смерть? И что она вообще за человек: из тех, кто не боится посмотреть смерти в глаза, или из тех, кто не хочет об этом даже и думать? Если верить Эйре, скорее, можно ожидать второе. Но мне в любом случае трудно будет объяснить свой неожиданный визит к ее дочери.

Женщина приоткрыла дверь шире. Только сейчас я увидела, что она на самом деле не намного старше меня, и вспомнила: Эйра говорила, что та забеременела в восемнадцать лет, и если Габриэлле сейчас двадцать, то этой женщине должно быть около сорока. Впрочем, это ничего не меняло.

В глазах грузной женщины светились ум и хитрость. С этим придется считаться. Волосы она красила в ядовито-рыжий цвет, одета была неряшливо — в какое-то тряпье из секонд-хенда. Ногти на босых ногах покрыты черным лаком. Наверное, когда сидишь дома, лак держится долго, почему-то подумала я.