Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

Подводя итоги развития русской дореволюционной историографии иммунитета, отметим постоянную борьбу в ней двух течений: одного – стремившегося доказать независимое от государства возникновение иммунитета, и другого – отстаивавшего мысль о государственном происхождении иммунитета.

При этом сторонники теории автогенного иммунитета (Неволин, Павлов-Сильванский) мало интересовались отношением иммунистов к получению жалованных грамот. В концепциях историков данного направления грамотчики – сторона пассивная, их интересы вне учета, правительство же выдает грамоты по политическим соображениям. У Ланге, И. И. Дитятина, Сергеевича – наоборот: грамотчики – инициаторы, челобитчики, заинтересованные в выдаче грамот, определяющие ее, а государство – пассивный механизм, выполняющий их волю. Каждое направление абсолютизировало одну сторону проблемы, не видя в акте выдачи грамоты своеобразной сделки, компромисса интересов. И та и другая постановка вопроса имела свои сильные стороны, так как охватывала часть истины.

Считая государство активным борцом за ограничение привилегий, некоторые представители первого направления смогли прийти к выводу, что государство пыталось приобрести то, чем не обладало, т. е. что иммунитетные привилегии возникли независимо от государства. Представители второго течения, предполагая механическое распространение иммунитета в общем порядке, сумели понять неразрывность иммунитетных привилегий с позднейшим крепостным правом. Внутренние слабости каждой концепции породили соответствующие неверные выводы: тезис об уничтожении иммунитета государством (до ликвидации феодального землевладения) – у сторонников первой теории, тезис о создании иммунитета жалованными грамотами, т. е. государством, – у выразителей челобитной теории.

Общее в этих воззрениях заключалось в абсолютизации (в том или ином аспекте) роли государства в истории иммунитета. Теоретики первого направления абсолютизировали государство в религиозно-феодальном плане, представляя его источником законодательной мысли. Теоретики челобитного направления идеализировали самодержавное государство в чисто буржуазном духе, считая его исполнителем законодательной воли различных сословий. Незаметно для себя Сергеевич и Дьяконов, критиковавшие теорию Георга-Фридриха Пухты, славянофилов и Владимирского-Буданова, сами приближались к этой же позиции, ибо признание государства исполнителем воли различных сословий (от бояр до крестьян – у Сергеевича) означало солидарность с тезисом Пухты о законодателе как выразителе правового сознания народа в целом.

Буржуазный аспект идеализации государства стал возможен только в условиях более или менее зрелого капитализма, в обстановке буржуазных реформ, некоторого либерализма, ослабления открыто диктаторской роли самодержавия. Челобитную концепцию Ланге, Дитятина, Сергеевича подготовила эпоха реформ 60-70-х годов XIX в. Буржуазно-демократическая революция 1905–1907 гг. дала новый толчок для развития этой теории (Дьяконов). Челобитная теория, сеявшая буржуазные иллюзии относительно сущности самодержавия, не могла играть заметной прогрессивной общественной роли, за ней крылись надежды на «улучшение» самодержавия, его либерализацию в плане ответа на «челобитья» подданных, в то время как революционная постановка вопроса сводилась к требованию ликвидации самодержавия.

Абсолютизация государства в религиозно-феодальном плане (точнее – абсолютизация его религиозно-самодержавной сущности) либо давала прямую апологию самодержавия[239], либо подчеркиванием недоговорного характера государства (теория закрепощения сословий) могла играть некоторую прогрессивную общественную роль, косвенно выражая протест против автократии[240].

Абсолютизация самодержавной стороны государственной власти обычно имела место в условиях реакции, наступавшей после периодов революционного подъема (время Николая I, Александра III, столыпинская реакция). Особое значение она приобрела в годы крестьянской реформы, когда либералы надеялись на силу самодержавия в борьбе с крепостниками.

Проблема феодального иммунитета, тесно связанная с проблемой крепостного права, получила весьма основательную разработку в историографии XVIII – начала XX в. В предыдущих главах были показаны главные тенденции развития дворянской, буржуазной и революционно-демократической историографии крепостного права, рассматриваемого в качестве одного из проявлений и следствий иммунитета[241].

Новый этап в изучении иммунитета наступил после победы Октябрьской революции. Не сразу, но с течением времени все большее влияние на развитие исторической мысли в России оказывал ленинизм. Поэтому будет уместно рассмотреть представления В. И. Ленина о феодализме и крепостном праве, с которыми было связано существование иммунитета.

В третьем выпуске своей книги «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?» (1894 г.) В. И. Ленин говорит о переходе России от «крепостнического, феодального способа производства к капиталистическому»[242]. В своем капитальном труде «Развитие капитализма в России» (написан в 1896–1899 гг., впервые напечатан в 1899 г.) В. И. Ленин, анализируя вторую, по его определению, черту «барщинного хозяйства» – наделение непосредственного производителя землей и прикрепление его к земле, – подчеркивает универсальный характер этого признака ссылкой на Энгельса, которого он цитирует: «В средние века не освобождение (expropriation) народа от земли, а, напротив, прикрепление (appropriation) его к земле было источником феодальной эксплуатации»[243]. Такое же универсальное значение придает В. И. Ленин третьей, по его определению, черте «барщинной системы» – личной зависимости крестьянина от помещика: «Необходимо… „внеэкономическое принуждение“, как говорит Маркс, характеризуя этот хозяйственный режим («Das Kapital», III, 2, 324)»[244]. Нет сомнений в том, что «барщинное хозяйство» рассматривается В. И. Лениным как тип феодального хозяйства, механизм которого исследован Марксом в III томе «Капитала»[245].