Дело Нины С. - Мария Нуровская

Краем глаза он заметил, что и с Мартой происходит то же самое. Голова у нее была откинута назад, и она касалась ею смятого вереска. Он увидел пульсирующую жилку у нее на шее и хотел прикоснуться к этому месту губами, но не успел. Его так же, как и Марту, ослепило солнце, он начал весь как-то корчиться и содрогаться в конвульсиях, а она крепко его держала.

Потом он боялся открыть глаза. Он был уверен теперь, что это вовсе не вересковые заросли на горной поляне в Испании, а пол на чердачке в правлении гмины. Он не знал, что думает обо всем этом Марта. Он стыдился ее и своей наготы. Когда она пошевелилась, он втянул голову в плечи, словно прячась от удара.

Но она что-то тихо говорила. И он понял, что она просит его гладить ее по голове.

Ее коротко подстриженные волосы казались такими мягкими, и он чувствовал, что прикажи она ему сейчас – он сделал бы для нее все: умер бы, продал бы землю, стал бы работать на чужих.

Но она ничего такого не хотела. Сказала только, что холодно и лучше всего залезть под одеяло.

Они лежали в потемках. Марта положила голову ему на грудь.

Ему надо было бы расспросить ее подробно об этом наследстве, но это казалось таким неважным. У нее могло бы ничего не быть, как прежде, когда она работала библиотекаршей в правлении.

Чтобы, однако, не оплошать в глазах Владека, он сказал:

– Хлев новый надо бы поставить.

– Поставим, – шепнула она.

Я показала свое «домашнее задание» Алиции, а она отнесла его прямо главному редактору журнала «Творчество» :

– Ярослав, ты должен это прочитать.

И он прочитал. Я страшно волновалась перед встречей с писателем, просила даже Алю пойти со мной.

– Тебе не нужна нянька, – ответила она, – сама сходишь.

Делать было нечего. Я предстала перед человеком с необыкновенно умными глазами. Он улыбнулся, а меня так и подмывало сказать ему, что мы живем по соседству, ведь, если квакнет лягушка в Стависко, ее слышно в Брвинове, однако не сказала из опасения, чтобы он не счел это за чрезмерную фамильярность.

Он предложил мне сесть:

– Знаешь, дитя мое, что ты создала? – Я молчала в смущении. – Нечто весьма оригинальное. Ты описала любовь созидательную и вместе с тем поразительно нежную. Вот увидишь, они поставят этот свинарник…

Я подумала, что писатель подшучивает надо мной, а он продолжил:

– Давно мне ничего так не нравилось, как твой рассказ. И я чувствую здесь не почерк Хемингуэя, а скорее влияние латиноамериканской литературы. Это малая форма, таких текстов мы не печатаем в нашем журнале, но для тебя мы сделаем исключение. И прошу тебя, пиши, пиши!

Я вышла, ошеломленная тем, что услышала, а когда немного пришла в себя, меня охватила дикая радость.

30 января

Сразу же после школы я встретилась с Алей, она рассказала мне редакционные сплетни, у них там есть секретарша, ненамного старше меня, основное ее достоинство – длинные ноги, и главным образом по этой причине она получила работу. Их главный редактор очень низкого роста и поэтому обожает высоких девушек. Своей протеже он прощает любые оплошности; однажды, чтобы не огорчать девушку, он выпил подсоленный кофе. Гораздо хуже, что такой же кофе достался его гостю, и тот разболтал это по всему городу.

Мы покатываемся со смеху с Алей, и вдруг в дверях кафе я вижу свою сестру. Она оглядывается по сторонам, как будто бы ищет свободный столик, а потом идет прямо к нам.

– Какая встреча, – говорит она, – может, представишь меня своей знакомой?

Я смотрю на нее испепеляющим взглядом, а она елейным голосом обращается к Але:

– Я – сестра Нины.

Аля говорит в ответ, что ей очень приятно.

– Может, присоединитесь к нам?

Сестра присаживается за столик:

– С удовольствием.

И она с ходу приступает к дознанию. Но мою подругу так просто не проведешь, и Зося узнала немного.

– Я слышала, что вы работаете в «Шпильках»?

– Да.

– Смешной журнальчик, я иногда заглядываю в него, когда пациенты оставляют в приемной… Особенно забавная рубрика «Юмор в коротких брючках»…

– Штанишках, – поправляет Аля с вежливой улыбкой.

– Да-да, штанишках, – подхватывает моя сестра. – Ведь маленькие мальчики носят штанишки, а не брюки… Нина мне как-то призналась, что собирается дебютировать в прессе…

– Нина очень талантлива, – улыбается Аля и добавляет: – Я должна вас покинуть – у меня встреча.

Я встаю – у меня тоже встреча.

Зоська занервничала:

– И у меня была назначена встреча здесь, но этот человек не пришел… – И осталась она, как Буратино, с носом.

4 марта

Ура! Ура! Пан Ярослав Ивашкевич сдержал слово, и в последнем номере «Творчества» напечатали рассказ Нины Сворович «Inglés»!!! В связи с этим одноклассники поочередно меня крепко обняли, а пани Завадская, наша учительница по литературе, поздравила на уроке будущую писательницу.

Куба, мой парень, ходит важный как павлин. Даже его мама, которая меня недолюбливает, высказалась по этому случаю:

– Поздравляю тебя, Нина, надеюсь, ты родом не из деревни?

На что отец Кубы сказал:

– Кристя, Реймонт не был родом из деревни, а Нобелевскую премию получил за роман «Мужики».

– Нина тоже получит, – подытожил Куба, – только она должна немного состариться, потому что молодых не награждают.

А дома? Я положила папе «Творчество» на письменный стол, но он, по-видимому, не заметил моего рассказа.

17 июля 1968 года

Я давно не заглядывала в свой «дневничок», и на то были причины. Вчера уехал навсегда мой любимый Куба. Не понимаю, почему это произошло. Сразу после своего дня рождения я проснулась в ином мире, и этот мир показался мне опасным и незнакомым. Экран телевизора кишел людьми, которых до сих пор не было видно: они работали на заводах, в шахтах, на металлургических комбинатах. У этих людей были злые, непримиримые лица, и они держали транспаранты со странными надписями: «Писатели – за перо!», «Студенты – в аудитории!», «Сионисты – в Израиль!». Я спросила у папы, кто такие эти сионисты, но он только махнул рукой и запретил включать телевизор. В нашем доме стало очень тихо, потому что нельзя было включать также радио.

– Ты думаешь, что таким образом от этого убежишь? – спросила Зося папу. – Что если повернешь регулятор, то кошмар за окнами исчезнет? Он, к сожалению, никуда не денется.

– Разумеется, – ответил папа, – но что же я могу сделать, если народ протестует? Народ всегда был орудием в руках тиранов.

– Такой образ мыслей привел Гитлера к власти!

Папа ничего на это не ответил и заперся в своем кабинете.