Мао - Игорь Пронин

— Ты, отродье неместное, подойди.

Тишина настала гробовая, только Райфайзен икает и Саид вздыхает. И Филипп еще ложку уронил. И я говорю, мол, гостья придет. А вообще было очень тихо, Боло подошел, посерьезнел весь.

— Ты думаешь, Боло, ты тут самый крутой? Ты думаешь, Боло, что я боюсь твоих кулаков, а? А где были твои кулаки, когда здесь летал, как у себя дома, этот чертов китаез, простите дорогие товарищи, где были твои кулаки? Когда он набрал полную бочку помета и швырялся в нас сверху, и мы полдня не могли выйти из дому, где были твои кулаки? Нет, я не боюсь твоих кулаков. И эти ответственные товарищи тоже не боятся твоих кулаков. Потому что они — солдаты Красной Армии. Проси у них прощения, гнида. Не у меня — у них. На коленях.

Боло стоит, сопит. Райфайзен наконец откашлялся, говорит:

— Господин Настоятель, мы, право слово, не обижены. Мы, собственно, ничего и не слышали. Да и вообще, спать пора. Давайте поутру спокойно во всем разберемся.

— Нет, я не могу спать опозоренным! — продолжает заводиться Настоятель. — Я давно замечал эту тварь в антипартийных настроениях! Пусть просит прощения или я его на ошейник посажу!

— Не посадишь… — бурчит Боло.

— Посажу! А ну, десять человек ко мне!

Но никто к нему не спешит. Думают монахи. Пока они думали, Саид взял кружку из-под Райфайзена и засветил ею Боло прямо в лоб. Кружка раскололась, Боло глаза выкатил, стоит, кровью обтекает не спеша. Саид стал орать, чтобы Боло шел к нему и он его запинает, но я решил, что еще рано. Взял еще кружку и тоже бросил. Но она была с чаем, и я не попал, только облил Настоятеля. Тот окончательно психанул и раскричался:

— Всех вас к матерям сгною, если сейчас же не скрутите Боло! И этого еще поганца! — тыкает он в ближайшего монаха. — И этого! Ну! Слушаешь меня или нет? И этого скрутить!

И я стал понимать, что через минуту Настоятель прикажет скрутить весь монастырь. Вот, думаю, интересно как: кто же этим займется? Неужели мы? Саид хотел вскочить Настоятелю на помощь, но Райфайзен в него вцепился:

— Дело снова хреново оборачивается, сейчас монахи мятеж устроят! Свернут шеи всем подряд, и не узнает никто. Давайте двигать к Вану, он где, Мао?

Я им показал пальцем, как к нему в комнату пробраться, как раз кухня сзади нас была, и они побежали. Я тоже хотел, но вижу — Филипп спит. Хороший он парень, без суеты, не зря я его сразу полюбил. И хорошо так спит, похрапывает, я его даже по голове погладил, прежде чем за ребятами бежать. Тут монахи и начали бить Настоятеля. Я хотел задержаться и посмотреть, но Боло вдруг ожил, заорал и бросился на меня. А парень-то здоровый, пришлось убежать. Хотя жалко, там, наверное, было на что посмотреть.

Вот побежал я через кухню, снова весь в пару, и споткнулся там обо что-то, упал. И понимаю, что Боло сейчас догонит. Тогда я просто откатился в сторонку и затаился, ничего же не видать в тумане. Слышу — пробежал, гад здоровый, и я решил еще немного полежать, пока он подальше убежит. А там тепло, сыро, огонь где-то рядом трещит, я и уснул. И приснилось мне, само собой, то же место с тем же ослом.

— Опять ты? Вот что, договорился я с Борхонджоном на три его желания. Решай, конечно, сам, но я старался как лучше. Желания такие: сперва… Ты слушаешь?

— Ага. Апулей, а давай немного поболтаем? А то ты чуть что — сразу будишь, я совсем не высыпаюсь.

— Ты слушай внимательно, остальное потом. Во-первых, напишешь письмо в Самарканд, вот по этому адресу… — он сунул мне в руку бумажку. — В письме напишешь, что Борхонджон переспал со всеми тремя сестрами этого мужика, очень этому рад и передает ему привет. И что сестры его так себе. В общем, дело пустяковое, почту только найди нормальную и — не затягивай. Второе, тут сложнее: построить мечеть. Не обязательно с какими-то изысками, все равно где, но главное, чтобы была действующая мечеть и называлась Мечеть Борхонджона. Мне кажется, тут возможны недоразумения, ну раз он так хочет — пусть будет табличка на мечети с названием, да и все. Понял?

— Понял. Апулей, а вот я Каролину по голове стукнул, так она тоже к тебе придет?

— Каролина пока вся в своих проблемах, ей есть о чем и кроме тебя подумать. Третье: ты примешь ислам и будешь хорошим мусульманином. Ну хочет он так. Сделаешь?

— Сделаю. Чего ж не сделать. Письмо пошлю и ислам приму. Вот с мечетью не знаю только как, я же строить не умею.

— Вот что, Мао… — Апулей ловко зажег копытами спичку и прикурил сигаретку. — Понимаешь, он много чего хотел. Хотел, чтоб ты поубивал кучу народу, чтоб ты колхоз его сжег, чтоб ты ему памятник в Ташкенте поставил… Вредный мужик. Я тебя отстоял, самые пустяковые желания оставил. Но должен сразу тебе сказать: мусульмане не пьют. И свинину не едят. Грустно, но таковы условия игры. Ну да что такого, я вот вообще мяса не ем, не тощий же? Кстати, можешь меня поздравить: рассмотрение моего дела закончено, с часу на час ожидается Высочайший Вердикт. Ты за меня рад?

— Рад. Апулей, а как же пиво?

— Безалкогольное. Ну все, я должен идти, у меня важная встреча. Что-то еще хочешь спросить?

— А вот у меня знакомый, Ван, так он семью зарезал целую. Ему за это что будет?

— Надо в архивах покопаться… — задумался Апулей. — Прецеденты смотреть… Но, думаю, ничего хорошего. Думаю, что-то порядка трех-четырех насекомовидных инкарнаций. А что?

— Так просто. Апулей, а если я не выполню только одно желание?

— Договор будет аннулирован полностью, и твое дело будет отягощено нарушением клятвы. Клялся вообще-то я, но в данном случае это не играет роли. Знаешь, что такое прожить жизнь мухи? И сдохнуть в паутине?

— Так мухи же быстро живут. Раз-два. Пожрал говно неделю, и все. Можно потерпеть, Апулей?

— Это тебе кажется, что раз-два. А для мухи тысяча лет. И год тебя паук жрать будет живого. Хочешь?

— Нет…

— Ну и славно. Подъем!!!

И я проснулся. Голова болит, надышался, наверное, чем-то. Встал, кое-как разобрался куда идти, вышел на воздух. Светало. Хорошо так, свежо, покурить только нечего. Вспомнил про Вана, дернулся к нему — заперто. Тогда я пошел по стеночке разузнать, где тут что творится и как бы мне водички попить. За углом из земли торчал кол, а на колу сидел этот глупый Настоятель. Вид у него был тот еще, как будто только что из бетономешалки. Я поводил у него перед лицом ладонью, но он и глазом не моргнул. Рядом никого, кроме мух. Все понятно. Я немного насторожился, мало ли что монахи еще натворить могли, пошел дальше осторожно. Снова повернул за угол и столкнулся с Филиппом. У Филиппа руки были связаны за спиной и вся морда в крови.

— Ты чего, — говорю, — такой побитый?

— Побили. Развяжи, пожалуйста, руки, а то больно.

Я развязал. Филипп мне тогда рассказал, что монахи устроили революцию, кончили Настоятеля, потом еще человек шесть, потом стали бегать, искать Вана и наших ребят, но не нашли, и Боло тоже. Зато нашли выпить, налакались, быстро выпили все что было и отправились в деревню, это тут рядом, километров пятнадцать. Теперь в монастыре осталось человек десять всего, тех, что особенно перепили, и Филиппу уйти никто не смог помешать. А Филиппа с самого начала оставили живым, в заложниках, на всякий случай. А значит, такая у Филиппа судьба, Филипп про это особенно говорил, как про что-то важное. А попить можно из ручья, это недалеко от ворот, только вода очень холодная. Мы пошли, попили, потом вернулись, нашли поесть. Только вроде сели — монахи пришли, двое с помятыми рожами, попробовали права качать. Но я им сразу сказал, чтобы убирались, и одному отвертку в башку воткнул, они и убежали, я еле успел выдернуть. Поели, и я предложил Филиппу из монастыря уходить, все равно ведь ночью все выпили.