Безупречный враг - Оксана Демченко

На следующую ночь хозяин вновь выгнал на весла всех и сам греб зло и ловко, успевая иногда нащупать кнут и подстегнуть выбившихся из сил. Лодка мчалась, резала встревоженную боковым ветром тьму и оставляла вспененный серебряный след. Это было красиво даже сквозь пот, заливающий глаза. Юго греб и иногда позволял себе подумать о том, что ему нравится на палубе. Нет, не на этой лодке, но палуба — она всегда палуба. И даже для пленника пиратской лодки полет на полном ходу восхитителен. Тонкая обшивка бортов звенит, рассерженные волны шипят…

При подходе к северным островам, образующим корни Древа, хозяин сделался осторожен и опасно раздражителен. Лодки зуров и малые корабли храма теперь патрулировали каналы все усерднее. Торговые суда сновали густо. Днем Юго видел это, встав на цыпочки, просунув голову в редкую трюмную решетку и еще немного подтянувшись на руках. Подолгу рассматривать море за бортом не получалось, руки болели, шея ныла, да и хозяин, всякий раз заметив любопытство, норовил подойти со спины и пнуть в ухо. Ночами, когда не сажали на весла, Юго тоже почти не спал. Он затачивал до остроты иглы старый сломанный нож, найденный в осклизлой жиже на дне. Без отмычки оставаться — нельзя. Без оружия — тем более. И если в оружии пока что сын ориимщика разбирался кое-как, оценивая лишь размер лезвия и богатство украшения ножен, то в отмычках он знал толк. Как и в замках. Папаша, тот еще ловкач, иной раз прихватывал в нижнем селении лишний кувшин браги. Дома же проверял запоры по три раза в день, опасаясь чужой сноровки. Но сын всегда умудрялся утянуть сладкий кус для малышки Элиис и еще нагрести еды себе про запас. Рано или поздно за ним накапливалась вина, настоящая или надуманная, и тогда Юго оказывался заперт надолго. Без пищи и даже воды — спьяну папаша просто забывал снабжать отпрыска самым необходимым для выживания. Спасибо Элиис: со слезами и жалобами, небыстро, но все же она отпирала замки раз за разом. Не из ловкости, а только из упрямства и понимания того, что по-другому нельзя, приятель просто не доживет до протрезвления своей нелепой родни…

Довольно большая лодка со знаком храма села на хвост пирату в восемнадцатую ночь плена. Стражи в синем проявили усердие, способное вызвать уважение, но двое суток спустя Юго мог ощущать лишь глухое раздражение, переходящее в ненависть. Он так вымотался, что уже не пробовал понять, кто в бесконечной гонке хороший и кто плохой. Он просто хотел выжить и отдохнуть. И когда перед рассветом храмовая лодка отстала, Юго радовался вместе со всеми.

Двадцать дней плена миновали, слиплись в единый ком утомления, пропитанный черным гнилым илом отчаяния… Юго лежал на палубе у самого борта, ветер ныл на одной ноте, море просыпалось хмурое и толкало лодку в борт, то ли играя, то ли всерьез обещая опрокинуть. Серый дождик сеялся так мелко, что походил на туман. Ветер рылся в волглом ворохе ненастья, разгребал серость и норовил нащупать восход.

Пират спал, его помощники тоже. Рабы вповалку лежали на палубе, храпели, сопели и вздыхали… Юго пришлось старательно повозить ладонью, срывая свежие и старые волдыри о палубу. Боль ошпарила руку и прокатилась спазмами по всему телу. Лишь такой ценой можно было избавиться от навязчивой сонливости. В первый раз пленник остался вне трюма и без пригляда. Если сейчас он не использует случай, все детские мечты окажутся разрушены собственной нерешительностью…

Острый осколок лезвия ножа не имел рукояти. Пришлось обмотать его обрывком ткани. Но и обмотанный, он ранил руку при каждом движении. Юго смаргивал слезы боли и продолжал, подтянув к животу обруч на лодыжке, шевелить железку в замочной скважине. Он по мере надобности подпихивал щепки, заготовленные заранее, растирал по лицу слезы отчаяния, когда щепки ломались, и начинал все сначала.

Когда замок щелкнул, Юго не поверил себе. Прильнул к палубе, закрыл глаза и некоторое время лежал, притворяясь спящим и унимая бешеный стук сердца. Казалось, что грохот способен разбудить всех и даже привести сюда лодку храма! Но ветер свистел по-прежнему, волна пихала лодку в борт. И багрянец рассвета разливался в клочковатом тумане все ярче, проникал даже под плотно закрытые веки.

Юго подвинулся еще ближе к борту, осмотрелся и снова прижался щекой к палубе. Лодка качалась в мелкой воде круглого, как раковина, залива. Два камня на веревках заменяли якоря и удерживали ее на выбранном месте более или менее надежно. Юго не мог видеть правого поплавка-тооло, зато левый, ближний, едва держался. Вчера капитан приказал сбросить оба, направив лодку в столь узкий канал, что борта несколько раз скребли по скалам. Тогда лодка храма и отстала, отказавшись от преследования. Миновав канал, пират приказал поставить запасные поплавки. Но все уже слишком устали, вязали и крепили тооло кое-как, и это было для пленника очень хорошо и важно. Он вырос в горах и плавал совсем плохо. Точнее, кое-как держался на мелкой воде единственного в долине озерка. Побег с лодки был почти невозможен и для сытого сильного Юго, а теперь, когда он едва шевелился, охрана вовсе не требовалась. Потому и спали беспробудно все, и рабы, и хозяева…

Сползти по гнутому бамбуку крепления к самому поплавку едва удалось. «Погрузиться в воду без плеска — уже победа», — подбодрил себя Юго, уходя в воду с головой. Море само выбросило вверх, оно оказалось куда добрее к пловцу, чем горное озеро. Чуть освоившись, Юго отдышался, слизнул соленые капли с губ и впервые поверил, что его действительно обнимает море, почти так, как мечталось. Перебирая руками, Юго сместился к веревкам. Вцепился в обломок ножа и стал пилить, уже не думая о боли. Если сейчас его заметят и поймают, не будет свободы. Никогда! Второй возможности сбежать пират просто не даст, да и жизнь может не оставить.

Когда тооло отделился от крепления, лодка сильно подпрыгнула, качнулась несколько раз и чуть накренилась. Новая волна ловко хлестнула в борт, и Юго прикусил язык — сейчас все проснутся! Но обошлось, усталость никого не отпустила из забытья. Вцепившись обеими руками в тооло, Юго принялся болтать ногами и постепенно поплыл прочь от лодки, все увереннее и быстрее. В воде тело сделалось легким, прохлада ненадолго освежила, наделила обманным ощущением прилива сил. У края бухты пришлось толкать тооло, перекатывая через мель. Затем он снова плыл, боясь оглянуться и так же опасаясь удаляться от врага вслепую.

Усталость, отогнанная страхом и болью, азартом и спешкой, навалилась пуще прежнего. Ноги сделались тяжеленными, руки обессилели и скользили по гладкому, осклизлому и верткому тооло. Вода все чаще смыкалась над головой, волны обнимали за плечи вовсе не дружески, они наваливались и топили. Юго выворачивался, вскидывался, хватал ртом воздух, желанный и едва достижимый, проглатываемый пополам с соленой пеной. А вокруг темнела растущая глубина, и волны горбились все выше и злее. Тооло норовил крутиться без устали, и проделывал это все более жестко и успешно, он принадлежал пирату и даже теперь словно бы исполнял его волю, издеваясь над беглецом, наказывая его и губя. Юго держался, всхлипывая и постанывая. Утро никак не пробивалось сквозь пелену дождя, и, казалось, вода пропитала мир целиком, вытеснив куда-то прочь воздух, свет и надежду.

Юго все дергался, рвался к поверхности, но вдохи давались ему все труднее и становились все реже. Тьма небытия смыкалась вокруг, остатки сознания едва примечали свет далеко вверху, в некоем подобии колодца. Свет удалялся, слабел, дрожал, гас… Он уже сделался мал, как слезинка или капля росы, когда вдруг блеснул теплой полуденной синевой взгляда Элиис. Сочувственного, доброго. Малышка всегда вызволяла своего друга из заточения, отпирала замки и помогала выбраться на свет. Юго улыбнулся, уже не соображая, что выдыхает последние пузыри воздуха. Тооло оказался рядом и сам лег под ладонь. Руку, кажется, свела судорога, но она же выбросила тело вверх.