Безупречный враг - Оксана Демченко

По горной тропе до нижнего селения удалось добраться быстро и без происшествий. Там, в смутно знакомом орииме, Юго вполне по-взрослому расположился на циновке перед низким, плетенным из прутьев столиком, порылся в кошеле, солидно поторговался и купил себе ужин и место для сна. Выделил немного меди пацану, доставившему ужин и так похожему на него самого — из вчерашнего дня.

Утром Юго заплатил еще несколько медяков за лепешки, прикупил рубаху и добротный пояс. Удобнее сложил пожитки и снова побрел по тропе, часто спотыкаясь, но продолжая за всяким поворотом высматривать море, синее и бескрайнее. Мечту жизни.

К вечеру море явилось. Оно было ярче взгляда Элиис и неохватнее неба. Восторг вскружил голову — и Юго не помня себя побежал… Полетел! Ноги едва касались земли, а может, и не касались? Всякий шаг вроде бы возносил ввысь и приближал к тому, что недавно было недосягаемо. Юго визжал и хохотал, не понимая даже, что выглядит он смешно, что на виду у всех — на островах близ берега мало безлюдных мест — вопит и прыгает, что бросил плетеный короб…

Он отдышался и немного поостыл к исходу сумерек. Сел на валун, ощущая в голове блаженную звенящую пустоту, а за спиной — столь же окончательную легкость утраченной ноши. Кошель отягощал рубаху за пазухой, между мечтой и ее искателем лежала всего-то узкая полоска земли, занятая небольшим портом и рыбацким селением.

Улыбаясь во весь рот, Юго снова шел и шел. Сумерки спеклись в тусклую ночь, зажатую скалами бухты, как стиснутыми зубами. Мальчишка притомился прыгать по камням и нехотя признал, что полоса земли не так и узка. Он свернул к первому попавшемуся орииму, с весьма сомнительным гостеприимством ощерившему пасть дверей. Было шумновато и грязновато, пахло, по совести сказать, просто отвратительной гнилью… Но Юго устало плюхнулся на циновки в углу, развязал слабыми от голода пальцами мешочек и добыл монету. По-взрослому заказал ужин и даже, чуть подумав, добавил к своим запросам брагу… А потом сразу наступило утро.

Слегка ныл затылок. Кошель более не отягощал руку, не топорщил ткань рубахи. Мелкие волны участливо толкали в бок и норовили разбудить.

Он лежал, смотрел в сиренево-синее небо — и ненавидел день, не нахмурившийся даже крошечной тучкой сострадания в ответ на величайшую беду мира. Нет серебра, вещей и браслета семьи. Нет ничего! Назад вернуться нельзя, да он и не пошел бы в долину даже под страхом смерти. На лодку наняться тоже невозможно. Кто возьмет на обучение нищего безродного оборванца, не способного уплатить положенные деньги?

Хуже, как тогда казалось наивному жителю гор, быть уже не могло…

— Этот, что ли? — брезгливо процедил голос где-то в вышине.

В бок презрительно пнули, смещая отозвавшееся болью тело ближе к воде. Юго хотел было вскинуться, извернуться, ускользнуть — но его ловко прижали, одним движением перевернув на живот и лишив остатков свободы движения. Мелкие камешки впились в щеку. Песок забил полуоткрытый рот, удушая слабый вскрик.

Совсем рядом с ухом проскрипели шаги:

— Тощий.

— Извольте видеть, домашний он, откормленный и здоровенький, жилистый. И ничуть ни разу не из швали, которые, ну, неоткупленные, — подобострастно засопел тот, кто сидел на спине и выкручивал Юго руку. — Честный улов.

— Слишком мал, — лениво процедил тот же брезгливо-скучающий голос.

— Что вы, что вы, мое слово не пустышка, — заторопился второй голос над самым ухом. — Тут вроде жабры без гнили, вот… Типа, видите, все приметы, у меня глаз наметенный. Вот вам слово, вот слово даю, верная наводка. Не пустышка, вываживать надобно, но рыба та самая, ну ясно дело, та самая. Дайте ему год-другой, ну надо обождать, вот… Все сделается заметно, — снова пообещал некто, сопя и вжимая локоть в спину.

— Сколько?

— Чуть что, сразу вы за жабры… Ну вот… Ну — пять, да. Пять!

— Тебя самого, обглодыша, за три не куплю, — процедил по-прежнему презрительный и ленивый голос. Скрипнул смехом: — На наживку ты гниловат. А вот если обманываешь, так и сделаю. На крюк — и за борт.

— Четыре. Что за день — всяк крюк в печень сует! Но за меньшее я, вот так и знайте, ну… Я прямиком туда, вот…

— Лови. Значит, искать не будут?

— Что за вопросы, мы не первый год сети тягаем, ну… Благодарствую, славный энэи. Ну не первый год, знаете ведь, ну…

— Гляди, чтобы не последний.

Воняющий гнилой рыбой мешок скрыл и море, и берег, и кусочек неба. Юго забился, действительно чувствуя себя рыбой на крюке, пойманной и обреченной. И затих он совсем как рыбина. Задохнулся в сырой гнили, ослаб и сник. Кто-то волок его по камням, не особенно сберегая от ссадин и ушибов. Затем вздернул на ноги и заставил плестись, вцепившись в шею, толкая в спину и угрожая острием ножа, приставленным к животу. Наконец жесткие руки швырнули вперед, Юго скорчился и ощутил, как качается пол. На душе сделалось куда чернее, чем было даже в худшее утро жизни. Вот и море. Он в лодке, нет сомнений. Но разве так мечталось? Разве так представлялось первое плавание?

Скоро те же грубые руки снова вцепились в плечо, швырнули вверх, подхватив под локоть. Другие руки поймали, проволокли по настилу из мелких ровных бамбуковых стволиков и обрушили во мрак и гнилую духоту темного замкнутого пространства. «Это и называется трюм», — тоскливо догадался Юго.

Он разобрал шаги. Мешок сдернули, сразу пнули под ребра, требуя подняться.

Мальчик медленно, нехотя подтянул колени к животу, перевернулся и сел, огляделся. Брюхо большой лодки было обшарпанным и грязным, зашитым редкой сеткой настила. На дне копилась серая слизь, мало похожая на воду. По бортам густо наросла плесень, разбавленная уродливыми, кисло вспененными потеками… Лицо рослого злодея, вынужденного пригибаться в тесном трюме, осталось неразличимо в полумраке. Борода тощая, волосы грязные, засаленные, длинные. Висят толстыми нитками. Одежда обтрепанная, но пояс дорогой и оружие наилучшее, сразу видно. Босая грязная нога пнула Юго в живот, снова сгибая к полу.

— Он сказал, ты нюхал пищу в орииме и что-то бурчал про дерьмовую готовку, — рявкнул хриплый голос. — Мой повар сдох. Теперь здесь сгниешь ты. Ясно? Пока я доволен жратвой, ты будешь подыхать медленно и не слишком болезненно. Жаровня там. Котел там. Рыба там. Приправы там. Разберешься. Если я не буду сыт к закату, отрублю тебе палец. На первый раз отделаешься малым наказанием. Понял?

Юго промолчал, хватая ртом вонючий воздух, какой-то совсем негодный для дыхания, прямо-таки застревающий в горле осклизлой тряпкой… Новый пинок, куда жестче прежнего, пришелся в ребра.

— Я твой хозяин. Мне надо отвечать. Сразу. Я все равно получу то, что желаю.

Из дыры в потолке, дающей единственный в трюме свет, спрыгнул еще один человек. Нагнулся, загремел цепью — только теперь Юго и заметил железяку, хитро свернувшуюся грудой звеньев в углу. Ржавая змея потянулась к жертве и захлопнула пасть на лодыжке. Юго скрипнул зубами.