Моя прекрасная повелительница - Ханна Хауэлл

Сорча стояла у края кровати, ногами почти касаясь ног мужчины. Руари вдруг почувствовал, что она неправильно истолковала его молчание и неподвижность. Во взгляде темных глаз читалась растерянность. Он взял руки девушки в свои:

— Твое согласие выглядит очень выразительно. Но ты полностью уверена в себе? — Руари и сам удивился своим словам. — Я предлагаю тебе лишь плотскую страсть.

— Я все прекрасно понимаю, — слегка покраснев, ответила Сорча. — Разве прошу больше?

— Нет, но большинство благородных девушек…

— Сэр Керр! Вы уже достаточно долго живете в Дунвере и, я думаю, успели понять, что я во многом отличаюсь от большинства благородных девушек.

Он рассмеялся, а она лишь слегка улыбнулась:

— Я ведь не ребенок. Мне уже двадцать. Многие считают, что в этом возрасте давно пора быть замужем. Думаю, я в состоянии отвечать за себя: знать, чего хочу, чем рискую и какую цену готова платить за свои поступки. У меня вполне хватит ума самой все решить.

Руари прижал ее к себе:

— Да, милая, мне иногда кажется, что ума у тебя даже чересчур. Но я не зря спросил, окончательно ли твое решение. Хотя все во мне кричит и велит действовать не думая, я прекрасно понимаю, что поправить сделанное уже будет невозможно. Мне совсем не хочется, едва успокоившись после порыва страсти, иметь дело с разъяренной особой или ее родственниками, кричащими, что я позволил себе то, о чем не было и речи. Не имею ни малейшего желания расхлебывать еще и эту кашу.

— Понимаю. Боишься оказаться в ловушке. Попасть в плен, из которого тебя уже никто не выкупит.

Сорче очень хотелось, чтобы Руари прекратил рассуждать и снова начал ласкать ее. Предположение, что его могут заманить в ловушку и женить, звучало как оскорбление — и то желание, которое несколько минут назад заставило девушку запереть дверь, уступило место раздражению. Руари, внимательно прищурившись, смотрел на нее и обнимал все крепче. От него не укрылось ее растущее недовольство.

— Да нет же! Ты совсем неспособна на подобные уловки, — прошептал он, беря ее на руки и поднимая на кровать. — Впрочем, хватит. Мы и так уже слишком много болтаем.

— Это ты болтаешь слишком много.

Руари широко улыбнулся, а у Сорчи сердце в груди забилось, как птица, готовая вылететь из клетки. Улыбка его казалась совершенно неотразимой. Она давала надежду, что их любовь возможна, что страсть способна жить в стороне от всего стоящего между ними. Сорче отчаянно хотелось верить в это. Она ждала минут близости и мечтала, чтобы их искренность не омрачалась ничем: ни подозрением, ни обидой, ни негодованием.

Медленно и нежно Руари покрывал поцелуями лицо девушки, а руки его тем временем быстро расшнуровывали корсаж. Жар полыхал в крови девушки, но она лишь слегка покраснела, оставшись в одной рубашке. Промелькнула мысль, что не мешало бы, идя сюда, надеть еще что-нибудь — такой сладкой оказалась эта процедура. Еще несколько предметов туалета дали бы ей время совсем избавиться от остатков скромности.

Руари нежно погладил руки и плечи возлюбленной:

— Ты очаровательно смущаешься, милая.

— Я должна бы краснеть от скромности. — Ей становилось все труднее говорить, мысли путались: мужчина гладил ее тело, слегка шершавыми пальцами проводил снизу вверх по бедрам, медленно, дюйм за дюймом, поднимал рубашку.

— Хочу, чтобы ты пылала не от скромности, а совсем от других чувств.

Сорча не смогла ничего ответить: он закрыл ей рот поцелуем. Со вздохом абсолютной покорности она приоткрыла губы, ощутив движение его языка. Голодный, почти требовательный поцелуй поглотил ее целиком. Девушка даже не заметила, что сорочка уже смята. От прикосновения к его коже она вздрогнула, тепло мужчины пронзило кровь. Сознание вернулось лишь после того, как Руари аккуратно повернулся и оказался сверху. Открыв глаза, она встретила его взгляд. Инстинктивное желание прикрыть наготу оказалось невыполнимым: он нежно, но крепко схватил ее за запястья и прижал руки к кровати.

— Может быть, ты думала, что мы будем любить друг друга в темноте или с закрытыми глазами? — его голос звучал хрипло.

— Конечно, нет. Но я не догадывалась, что обнаженной окажусь только я одна.

Ехидство, которое Сорча старалась вложить в слова, начисто пропало от чувственного, полного неги тембра ее голоса.

Руари улыбнулся, и быстро снял брюки. Внимательно наблюдая за Сорчей, он заметил, что она осталась спокойной и невозмутимой. Все ее внимание было поглощено обнаженным мужским телом. Оно казалось прекрасным. Кожа темная, гладкая, зовущая. Она и раньше видела это тело, но тогда оно принадлежало раненному, беспомощному, ожидающему помощи человеку. В то время не возникало даже мысли заинтересоваться им. Сейчас же, несмотря на шрамы, это тело вызывало острое желание. Девушка нежно провела пальцем по шраму на животе.

— Он еще очень некрасиво выглядит, — виновато проговорил Руари.

— Я просто подумала, что уже скоро он просто спрячется в густой растительности. — Сорча хитро улыбнулась.

Ничто на свете не могло сравниться с ощущением нежных мужских рук, ласкающих ее тело. Она глубоко вздохнула от горячей волны удовольствия и крепко обняла его широкие плечи. Он целовал ее, и девушка с готовностью и с таким же голодом отвечала на поцелуи.

Наконец, тяжело дыша, Руари оторвался от ее губ. Сорча чувствовала, что и сама дышит так, как будто долго-долго бежала. Запрокинув голову, она позволила его губам ласкать шею. Сила желания лишила ее робости и сомнений. Она гладила сильное напряженное мужское тело, изгибаясь навстречу все более интимным ласкам.

Он бормотал какие-то несвязные нежные слова, но она даже не пыталась понять их. Покрывая поцелуями живот и ноги, он гладил ее, и Сорче казалось, что она не выдержит, разорвется на части от столь сильного желания, полностью подчинившего и чувства, и разум, и само тело. Слабый, далекий голос разума, кричавший что-то в гневе и отчаянии, не смог остановить девушку. Очень скоро она жадно отдалась этим ласкам.

— Святая Мария! В тебе, оказывается, даже больше огня, чем я ожидал, — произнес Руари густым неровным голосом.

— Мне так жарко, что боюсь, я скоро запылаю и сгорю прямо здесь, на кровати. — Она взяла его лицо в свои руки и стала покрывать поцелуями.

— Подожди, не загорайся, детка. Я хочу, чтобы этот огонь помог нам сделать следующий шаг и испытать как можно меньше напряжения и боли.

— Я знаю, что будет немного больно. — Сорче трудно было говорить, но хотелось успокоить его. — Не бойся, я не отступлю.

Все ее существо ожидало предстоящего слияния. Она понимала, что для нее этот шаг несравнимо сложнее и значительнее, чем для него, но не колебалась ни секунды.

— Вот и славно. А то я в таком пылу, что не услышу ничего, если ты вдруг начнешь отказываться. Ведь у меня нет ни малейшего желания стать насильником.