Сент-Женевьев-де-Буа - Марина Юденич

Мягкий, желтоватый, словно топленое молоко свет ночника, разбавил сумрак комнаты и мать Софья огляделась вокруг, словно пытаясь лучше понять душу племянницы, разглядев как следует предметы, ее окружающие Поверх китайской ширмы, скрывающей за собой большой зеркальный туалет, уставленный множеством безделушек, склянок и флаконов, наброшено было, снятое с Ирэн в тот роковое утро, да так и не убранное прислугой вечернее платье, в котором встречала она новый год, Здесь же валялись атласные в тон платью вечерние туфельки расшитые бисером На туалетном столе лежали драгоценности, бывшие на ней в ту ночь и почему-то не тронутые грабителями Мать Софья задумчиво разглядывала их, беря в руки поочередно и испытывая при этом какую-то смутную, необъяснимую еще тревогу Блистательную красу Ирэн в новогоднюю ночь подчеркнуть призван был роскошный бриллиантовый гарнитур, состоящий из тяжелого струящегося гирляндой драгоценных камней колье, таких же серег, браслета и кольца Еще два кольца не относились к гарнитуру, но вполне гармонировали с ним И только диадема, темного старинного золота, напоминающая формой маленькую корону, сплошь усыпанную крупными и необычайно темными рубинами, в тщательно продуманный и безупречный, с точки зрения стиля, наряд Ирэн явно не вписывалась Тридцать с лишним лет мать Софья не носила ничего, кроме строгого одеяния монахини, но прежде, она, как и племянница, была блестящей светской красавицей, обладающей безупречным, отточенным поколениями вкусом Одного взгляда на вечерний наряд Ирэн и те драгоценности, которые подобраны были к нему, княжне Ольге было достаточно, чтобы безоговорочно решить — старинную диадему она сама никогда не надела бы в комплекте с ними Но столь же абсолютно была уверена она в том, что этого не сделала бы и ее племянница, молодая баронесса фон Паллен В мягком приглушенном свете ночника рубины в диадеме казались совсем черными и лишь когда, мать Софья, повернула украшение в руках так, что на него упал слабый луч света, они вдруг наполнились им и вспыхнули густым темно — красным мерцанием, словно ожили в них и затрепетали крупные капли запекшейся крови Дверь в комнату бесшумно отворилась, но и этого слабого звука достаточно было, чтобы мать Софья испуганно вздрогнула и едва не уронила диадему на ковер Боясь потревожить спящую, горничная знаками попросила ее выйти и в коридоре полушепотом испуганно сообщила:

— Они опять прибыли и настоятельно просят ваше сиятельство принять — Кто прибыл, говори толком?

— Господин Хныков, сказывают, судебный следователь Те, что были давече, утром — Господи, я же обещала, что пошлю за ним… Что же он? Ну, впрочем, проси Хныков снова, как и утром, возник на пороге гостиной с выражением крайней вины своей за новое не прошенное вторжение, но мать Софья, к которой с появлением постороннего человека снова вернулось холодное спокойствие и невозмутимость, сухо довольно прервала его извинения и попросила быстрее изложить дело — Дело, собственно, заключается в следующем Следствие имеет теперь основания полагать, что за несколько часов до прибытия домой, их сиятельства находились в доме некоего господина Рысева, известного некоторым образом сочинителя Имеется также предположение, что господин Рысев, и был один из тех двоих, что сопровождали их сиятельства по возвращении домой Так вот теперь, мы располагаем фотографическим портретом этого господина и нижайшая просьба моя заключается в том, чтобы когда ее сиятельство баронесса фон Паллен, придет окончательно в себя…

— Хорошо, господин Хныков, просьба ваша мне понятна вполне Давайте сюда портрет, я покажу его племяннице, если доктора не будут возражать Хныков, согнувшись в почтительном полупоклоне и мелко перебирая ногами приблизился к матери Софье и бережно вложил в протянутую ею руку небольшой квадрат плотного картона Она взглянула на фотографию, и Хныков вынужден был на несколько мгновений оставить свою вкрадчивую почтительность, для того чтобы решительно подхватить пошатнувшуюся и едва не рухнувшую на пол женщину Сознание однако не покинуло мать Софью и едва Хныков усадил ее в кресло, она слабым голосом, но решительно весьма поблагодарила его и велела оставить ее одну Когда дверь за смешавшимся окончательно следователем затворилась, она еще раз поднесла к лицу фотографию, которую, даже теряя сознание не выпустила из рук Молодой человек, запечатленный на ней, конечно, не мог быть ей знаком, но сходство его с тем, кто тридцать лет назад вторгся в жизнь княжны Ольги Долгорукой, перевернув ее столь неожиданно и карддинально, было потрясающим Разжав, наконец, сведенный судорогой пальцы и выронив портрет на пол, мать Софья сползла с низкого кресла и здесь же подле него встала на колени, причем и это движение далось ей с трудом, тело казалось чужим и словно отказывалось подчиняться сознанию Она начла молиться взволнованно и страстно, с горячностью, какой давно уже не обращалась к Господу и ей удалось наконец, впервые с той поры как переступила она порог этого дома, предавшись молитве, отрешиться от всех навалившихся на нее теперь мирских проблем Спустя несколько дней, наскоро собравшись и поручив распорядиться огромным состоянием племянницы адвокатам, поверенным в дела семьи, мать Софья покинула Петербург, увозя с собой, молодую баронессу фон Паллен, душевное состояние которой оправдало худшие ожидания врачей — она совершенно помутилась рассудком.

Последний поезд из Парижа подошел к перрону маленькой железнодорожной станции около девяти часов вечера, но сумерки были не по вечернему теплы и прозрачны Здесь все было совсем иное, чем в Париже и совершенно такое же как во всех маленьких приморских городах — и теплый влажный воздух, пропитанный дыханием океана — запахом морской воды и рыбы, и мерцающие огни яхт и маленьких рыбачьих суденышек у причала, и маленькие рыбные ресторанчики, столики которых, занятые шумными компаниями были выставлены едва ни не проезжую часть, так, что из окна машины легко можно было разглядеть горы креветок, устриц, мидий и прочей морской живности, выложенные на огромные блюда заполненные мелко крошеным льдом, глубокие тарелки с крупными черными неочищенными мидиями, напоминающими огромных майских жуков, плавающих в густом ароматном соусе, огромных нежно-розовых омаров Вся эта закуска в сумасшедшем количестве поглощалась посетителями ресторанчиков под холодное кисловатое белое вино, произведенное здесь же на виноградниках Нормандии Такси, присланное из отеля «Рояль», одного из двух самых респектабельных отелей аристократического Довиля, неспешно прокатило их по улицам сразу двух, разделенных лишь нешироким мостом, приморских городков — Довиля и Трувиля и очень скоро, торжественно, а именно так требовалось въезжать сюда — выкатилось на главную набережную курортного Довиля, вдоль которой тянулась череда роскошных старинной постройки вилл, отделенных от берега океана узкой полоской пляжа и лентой шоссе, разделенной на две встречные полосы широким зеленым газоном Она и должна была согласиться ехать именно в Довиль Эта мысль посетила Дмитрия Полякова столь же неожиданно и вроде бы взявшись из ниоткуда, как и большинство мыслей, которые совершенно хаотически роились его голове все последнее время, мало напоминая стройные ряды подчиненных железной логике образов и понятий, коими заполнено было его сознание ранее, на протяжении едва ли не всех сорока лет минувшей жизни Впрочем последние пару часов, в поезде и сейчас в такси она молчала, впав по обыкновению в меланхолическую апатию, и он имел возможность поразмышлять над каким-нибудь из посетивших вдруг его сознание образов, поймав его, словно аквариумную рыбку за хвост и выдернув из общего сонма Довиль нравился ему своей аристократической обветшалостью — здесь все было слегка запущено как в старинном родовом поместье, чуть-чуть тронуто паутиной времени — и архитектура роскошных некогда вилл, и имена их владельцев, титулы и многочисленные «де» предшествующие фамилиям, которые едва умещались на стандартного размера визитных карточках и казалось списаны были со страниц романов Дюма, и потертый слегка пурпурный бархат диванов и кресел в отеле « Рояль», и розовый «Ролс-Ройс» — кабриолет образца 1963 года на у входа в знаменитое казино Здесь словно не желали замечать модных нововведений Киберона и Биоритца, и упрямо не пускали американцев с их «Хилтонами» и « Мак-Дональдсами», здесь не очень-то жаловали нуворишей и похоже предпочитали благородную старость крикливой суетной молодости Конечно, во всех этих его ощущениях было некоторое преувеличение. Но он был снобом, ему хотелось, чтобы это было так и ему нравилось, что это так или почти так в действительности Это было в нем от бабушки, тут все было понятно Но почему Довиль так подходил ей? Он попытался анализировать, но ответ снова, как и давешнее неожиданное решение ехать на знаменитое кладбище, подсказала бабушка, словно дотянувшись неведомым и необъясним образом до него сегодняшнего из своего небытия Это снова была строчка из романса, который она пела часто, там что — то такое было про Мэри Пикфорд знаменитую в пору бабушкиной молодости американскую актрису Он вспомнил строки: " Ты ведь не из жизни, звонкой и кипящей… " И это было как нельзя более точное подходило к Ирэн. Странная женщина, вдруг так властно поработившая его, парализовав практически твердую, как всегда полагал он, волю, была и вправду вроде бы не из жизни, ей не было места на кипящих потоками энергии людей и механизмов улицах Парижа И ей конечно же подходил дряхлеющий, слегка тронутый уже тленом разрушения и забвения Довиль Да, она могла согласиться ехать только в Довиль А он? Радовался ли он этому согласию? Как представлял себе время, которое они проведут здесь вместе? И сколько собственно отмерено этого времени? И кем? Вопросы эти оставались без ответа, да он и не задавался ими даже про себя Решения теперь принимал не он. Он подчинялся. И когда она была рядом, его это почти устраивало. Протест, бунт, ярость, отчаяние от собственного бессилия захлестывали его как только они расставались, пусть и на считанные минуты, когда в вагоне она выходила в туалет Тогда он готов был трусливо бежать, сорвать стоп-кран, спрыгнуть на ходу, спрятаться в багажном отделении соседнего вагона — словом, совершить что угодно, только бы остаться одному Но она возвращалась — и он искренне удивлялся только что посетившим его мыслям и странным весьма своим намерениям В роскошном, величественном, и наверняка оставшимся неизменным с той поры как его задумал и создал основатель целой сети знаменитых теперь на весь мир отелей и казино на побережье Франции — старик Люсьен Барье, отец нынешней владелицы отеля, их встретили как и должны были встретить здесь — будто именно им принадлежал весь этот внушительных размеров особняк и не отель вовсе, а старинный фамильный замок, под отчий кров которого после долгих лет отсутствия возвращаются они — законные и почитаемые наследники.