Враг мой - дневной свет - Лисина

из дома не только по вторникам. Деятельная натура Галины требовала общения, и она, конечно же, его нашла. Благо, не нужно было далеко ходить: все соседи с радостью вновь приняли ее в свой круг. Злоупотреблять Димкиным доверием она не стала. Рассудок его оставался по-прежнему раним и хрупок, как перемерзшая веточка, и Галина всегда, каждую секунду, помнила, каким он может стать безо всякой видимой причины. А ждать следующего просветления она была уже не в силах. Аккуратно следуя установленным ранее правилам: не водить гостей в дом, не шуметь, всегда предупреждать о своем уходе, Галина позволяла себе маленькие посиделки на веранде веселого семейства Скворцовых, Михаила и Татьяны, и их племянников-близнецов. А также она подружилась с сестрой Олега, печально известного отчима покойной Юленьки.

Когда лес, окружавший пригород, окрасился во все пылающие оттенки осени, дружба с соседями заняла прочное место в сердце Галины. Михаил и Татьяна жили в коттедже до ноября, а потом перебирались в свою городскую квартиру. Их весельчаки-племянники весь год носились туда-сюда, то пропадая чуть не на три месяца, а то вдруг вваливаясь в тишину пригорода огромной толпой на пяти машинах и с автобусом провианта. Раньше все это проходило мимо окон Галины, как серии бесконечной мыльной оперы: и персонажи знакомы, и сюжет предсказуем, а внутрь не попадаешь — сидишь у телевизора, как терьер, не взятый на прогулку, и тоскуешь, представляя себе, что творится за закрытыми дверями, где музыка, свет, заливистый хохот. На предстоящую зиму Галина строила вполне определенные планы. Супруги Скворцовы уже пригласили ее отпраздновать вместе Рождество, а близнецы вдруг сделали открытие, что она куда ближе им по возрасту, чем пытается показать, и радовались будущей зиме, и немного смущались новых отношений с такой привлекательной соседкой.

Что касается сестры Олега, Карины, то она перебралась в загородный дом на зиму, пожить в нем, пока брата не выпустят из тюрьмы, а дело к этому шло.

Вместе с Кариной в доме поселилось очаровательное существо — ее маленький сын, которого решено было отдать в детский сад только через год, когда обстоятельства подскажут, где он будет жить, переедет ли назад в город, или останется здесь. Где его папа, малыш Егорка не знал, но постоянно ждал его, стоя у калитки и глядя на дорогу. «Прямо, как женщина, ждущая мужа с войны», — почему-то всегда думала Галина, стоило ей увидеть маленькую фигурку в синей кепочке.

— Он совсем, как мой Димка, — сказала она однажды Карине. — Тоже много размышляет.

— И тоже не вполне доволен жизнью, — с грустью подхватила та. — Муж ушел к другой, успешной и бездетной, Олежка, который все четыре года заменял Егору папу, попал в эту отвратительную историю. Адвокат, правда, делает все возможное, чтобы его вытащить; там, говорят, чужие следы, вроде насиловал кто-то другой…Хотя, Олежке поменьше надо было играть в любовь с глупой школьницей! И что вышло из этой любви — обвинение в убийстве — подумать страшно! Иногда мне кажется, что все мужчины вокруг меня растворяются в воздухе…

— Не надо так думать, — попыталась успокоить свою новую приятельницу Галина. — Пройдет черная полоса, и начнется белая. Мужчины появляются в нашей жизни с некоторой периодичностью. У одних, это раз в день, у других, как мы, три раза в жизнь, зато какие!

— У тебя кто-то появился?!..

Жить стало определенно легче, хотя одна вещь очень озадачивала Галину: почему, если Димке стало настолько лучше, что он без видимого труда побеседовал с посторонними людьми целых полчаса, он так отдалился от нее? Он совсем перестал разговаривать с ней на интересовавшие его ранее темы. Он не любопытничал, не допрашивал ее с маниакальной настойчивостью, не контролировал. Он просто сидел в своей комнате, читал и размышлял. Лицо его — красивое и одухотворенное — не выражало никаких эмоций. Длинные ресницы будто намеренно прятали глаза, и прочесть по ним, что на уме ее сына, было невозможно.

Она приносила ему еду, и всегда подсознательно ждала, вот он заговорит, вот рассердится, что она стояла с Кариной и Егоркой на дороге и болтала без умолку чуть не два часа, но нет, ему, похоже, было все равно.

Он смотрел в окно, не отрываясь. Свет, если не отодвигать портьеру, а только чуть-чуть приподнимать с краю, совсем не тревожил, и в окно можно было пялиться чуть не часами. Он открыл много нового для себя за последние два-три месяца. Главным из открытий было то, что он — далеко не пуп земли, как ему казалось когда-то. Люди жили каждый своими заботами, даже не подозревая об его существовании. Это удивляло и обижало. Мимо их с мамой дома проносились тысячи автомобилей; люди в них ехали из одного многонаселенного города в другой, и понятия не имели, что рядом с ними существует человек, ненавидящий их, и желающий им смерти. Он пробовал разобраться в своих чувствах, хотя понять, чем именно его, Дмитрия, уже взрослого человека, раздражают люди, и не знал, с чего начать анализ. Люди шумят, ну и что? Он тоже может повышать голос. Люди воняют. Да, но и он, не потрудившись принять душ три-четыре дня, воняет не лучше. Даже мама, как-то понюхав его рубашку, фыркнула и со смехом заметила:

— Да, не «Шанель».

Что же? Ответа не было.

Дмитрий переступил с ноги на ногу и вздохнул. Сколько можно болтать? Его мама не составляла исключения из общего, усвоенного им правила — трепаться с себе подобными она могла часами. В доме Юльки поселилась какая-то мрачная женщина. Дима узнал о ней первым. Он видел, как из небольшого корейского грузовичка выгружали какие-то сумки и свертки, коробки и табуретки. Видел спокойно наблюдавшую за действиями грузчиков невысокую стройную женщину. Заметил ее ребенка — пацана с милым личиком, катавшего свой игрушечный автомобильчик по желтым от сухой травы газонам. Сначала это маленькое семейство, такое же, как у них с мамой, не обеспокоило юношу. Но позже, когда Галина повадилась ходить в гости к соседке, он стал присматриваться к нему, и вынес из наблюдений много интересного, и совсем его не обрадовавшего. Во-первых, и, в-главных, Дмитрия начал страшно раздражать парнишка. Стоило ему увидеть синюю кепочку и теплую джинсовую курточку, его начинал колотить озноб, а во-вторых, мать, совсем прекратившая всякое общение с ним, перенесла все внимание на этого паршивца с личиком ангелочка. И вот сейчас — тоже.

Хотя натоплено в доме было жарко, у Дмитрия от неподвижного стояния у окна замерзли ноги. Уходить он не собирался. Он боролся с тошнотворной ненавистью, душившей