Джейн Эйр. Рождество в Индии - Шарлотта Бронте

— Но вы ничем не отличаетесь от остальных, думая, что все дети могут учиться и должны учиться, — сказал он.

— Отец! — вмешался маленький Ракхаль. Он просительно сложил свои ручонки, потом быстро заговорил с Шибу на своем родном языке.

— Миссис Рочестер знает удивительные сказки, — добавил он по-английски с небольшим акцентом.

Но лицо Шибу оставалось темным и бесстрастным.

— Я не могу допустить этого, — сказал он.

— Чего? — переспросила я осторожно.

— Не все дети должны учиться, — сказал вождь. — Больше мне нечего вам сказать.

— Я не знала, что вы окажетесь настолько недальновидным, — горячо воскликнула я.

Маленький Ракхаль, не все понимая из нашего разговора, сидел возле Шибу и, улыбаясь, смотрел на меня.

Несколько минут стояла полная тишина.

Я слышала свое дыхание, сливающееся с шелестом ветра и травы. Вождь Шибу сидел отрешенно, покачиваясь из стороны в сторону, что-то напевая вполголоса, глаза его были полузакрыты.

Наконец заговорил Ракхаль. Со свойственной детям непосредственностью он сказал по-английски:

— Можно я прочту новые стихи, которые выучил лишь вчера.

Я улыбнулась и посмотрела на Шибу.

— А там ничего не говорится об английских богах? — спросил он, подозрительно глядя на меня. — Помни, что ты индус!

— О, нет, нет! — ответил Ракхаль. — Это просто английские стихи, и я их выучил очень быстро.

— Тогда я их послушаю, — сказал, наконец, вождь, глубоко вздохнув.

Шибу наклонился вперед, подперев голову рукой, а маленький Ракхаль, соскользнув с его колен, заложив руки за спину, начал читать, безо всякого выражения и без остановок:

В свой час своя поэзия в природе:

Когда в зените тень и жар томит,

Притихших птиц, чей голосок звенит

Вдоль изгородей скошенных угодий?

Кузнечик — вот виновник тех мелодий.

Певун и лодырь, потерявший стыд,

Пока и сам по горло пеньем сыт.

Не свалится последним в хороводе,

В свой час во всем поэзия своя.

Зимой, морозной ночью молчалива,

Пронзительны за печкой переливы

Сверчка во славу теплого жилья,

И словно летом, кажется сквозь дрему,

Что слышишь треск кузнечика знакомый.

— Там есть еще что-то, но я забыл, — сказал Ракхаль. — Я выучил это очень быстро! — и он захлопал в ладоши в знак похвалы самому себе. А я последовала его примеру.

— Кто сочинил эти стихи? — спросил Шибу.

— Английский поэт, Джон Ките, — сказала я.

— Я не все понял, но стихи мне понравились, — улыбнулся вождь. — Ты молодец, Ракхаль, — и, посмотрев на меня, он добавил: — В один прекрасный день ты научишься читать и писать по-английски, но ты никогда не должен забывать о том, что ты — индус. Мне больше нечего сказать.

Вождь Шибу встал и, не попрощавшись ни с кем, медленно пошел по раскаленной солнцем дороге в сторону гор.

— Спасибо, — проговорила я, глядя ему вслед.

— Как хорошо, что у вас чистое сердце, миссис Рочестер! — засмеялся стоящий рядом со мной Ракхаль. — Я сам не знаю, почему смеюсь, когда вижу вас.

Он быстро уселся на лошадь, привязанную возле дерева, подобрал поводья и поскакал следом за отцом.

Сердце мое падало и поднималось к вершинам гор. Душа пела. Я прислушивалась к ее мелодиям, осторожно ступая по берегу реки. «Неужели пробил мой час и Господь внял моим молитвам?» — думала я.

Кругом была тишина, я ступала по воде, прислушиваясь к покою, наполнившему мое сердце. В зеркале реки отражалось небо, две бездны сливались друг с другом, и миражом, сказочным миражом казалась мне Индия, волшебная страна под вечным солнечным сводом. Эта страна была для меня символом, иносказанием, а не реальностью, была звучащей из поднебесья долгожданной музыкой.

Я закрыла глаза и услышала, к своему изумлению, звучащую совершенно реально, даже довольно резко и бесцеремонно вторгшуюся в мой слух, — музыку. Я остановилась и огляделась. Возле сверкающего золотом солнца дерева стоял Джон. В руках у него был маленький граммофон. На нем вращалась пластинка, звуки музыки катились навстречу дыханию реки и обращались в легкие облака.

Я подошла к Джону и протянула ему руку.

— Послушай, как хорошо! — сказал он. — Наконец-то я нашел способ, как использовать это… Это для тебя…

— Спасибо, но я не могу принять этого подарка.

Джон с удивлением посмотрел на меня.

Музыка смолкла. Только журчание легких волн тревожило тишину.

— Почему?

— Потому что мой муж почти переехал в город, — сказала я.

Джон покачал головой:

— Но это личное дело…

Я опустила глаза и попыталась сосредоточить все свое внимание на сердце. Но сердце меня не слушалось. Какие я делала усилия, чтобы вырвать из своей души рвущиеся к солнцу всходы любви, но вопреки моей воле они вновь и вновь поднимались.

— Я думаю, ты проведешь сегодня здесь ночь? — спросила я дрожащим голосом.

— Нет, — сухо ответил он, — спасибо, мне надо еще многое успеть… Я занялся работой по Гималаям и Тибету… Мне нужно найти место для лагеря.

Ноги мои подкосились, я сделала над собой усилие, чтобы удержаться и не упасть. Над нами прошумел порыв ветра, река тихо затрепетала.

— Но, может быть, тебе не стоит так спешить? — спросила я, не поднимая глаз.

— Нет. Это страна, которую нужно увидеть. Путь туда я не должен откладывать. Мне не хотелось бы попусту тратить время.

Ветер умчался дальше в бесконечное пространство и стих. Я отчетливо слышала плеск волн и стук своего сердца. Не в силах сдержаться, я заплакала.

Джон Стикс молча, ласково и серьезно посмотрел на меня.

— Может быть, тебе собрать свои вещи? — спросил он, заключая меня в объятья. Он прижался губами к моим губам, сердце мое кричало звонкое «да», но я, сделав еще одно усилие, отстранилась от его груди и прошептала:

— Если ты чуть-чуть симпатизируешь мне, не проси, чтобы я сделала это.

Он поднял меня на руки, как будто слова мои ничего не значили. Мои чувства были настолько обострены, что лишь глубоким вздохом я могла выразить, как тяжело и легко мне теперь. По моему лицу скользил легкий ветер.

— Помоги мне, — сказала я едва слышно, — объясни мне все, рассудок покидает меня.

— Терпи и верь, — сказал Джон, наклоняясь ко мне. — Еще не время для объяснения, пока лучше молчи…

И как только зашло солнце, никому не сказав ни слова, я уехала в путешествие с Джоном Стиксом. Мы плыли на лодке по извилистой глади реки.