У алтаря любви - Дорин Оуэнс Малек

– Септим Валерий Гракх, – произнесла она, подавая руку Септиму.

– Для меня большая честь приветствовать Верховную Жрицу, возлюбленную дочь богини Весты, – Септим приложил руку жрицы ко лбу.

– Благодарю тебя, – любезно ответила Ливия.

– Примите пищу для жертвоприношения, – добавил Септим, положив к ее ногам соленые пирожные, завернутые в пальмовые листья.

Ливия склонила голову.

– И Марк Корва Деметр, – произнесла она, когда Септим отступил в сторону.

– Приветствую вас, госпожа.

– Мне очень приятно видеть тебя снова после посещения с Цезарем храма Весты.

– Император шлет вам свои поздравления, а в знак уважения – этот подарок. Марк протянул вогнутое зеркало в золоченой рамке. – Таким ритуальным зеркалом пользовались греки для зажигания священного огня – подарок Цезаря к новому году храму Весты.

Ливия улыбнулась, довольная.

– Наш Цезарь хорошо разбирается в древних традициях, – ответила она, рассматривая старинную вещь.

– Он разбирается очень во многом, – добавил Марк. Жрица согласно кивнула.

– Это верно. Пожалуйста, передай ему, что мы сожалеем об его отсутствии и очень довольны принимать такого красивого и любезного представителя.

Марк поклонился и удалился.

– К многочисленным поклонницам Ворона добавилась еще одна, – глубоко вздохнул Септим. – Я уверен, нам придется создавать гильдию в твою честь.

Марк искал глазами Ларвию, но нигде не видел ее.

– Перестань рассматривать гостей, словно персидский стражник, ищущий преступника, – сердито заметил Септим. – Хозяйка обещала, что обязательно вернется, а пока ее нет, не привлекай к себе внимание: своим мрачным видом выделяешься среди всех, словно весталка, случайно попавшая на оргию.

Не обратив никакого внимания на замечание друга, Марк продолжал буравить взглядом толпу гостей, но внезапно замер, глаза его сузились.

– В чем дело? – спросил Септим, проследив направление его взгляда.

– Ты видишь того человека, который стоит около статуи Венеры, сложив руки? В домотканой тунике.

– Разве такого можно не заметить? Он возвышается над всеми гостями.

– Я знаю его.

– Знаешь? Он же раб. Судя по внешнему виду, галл, – безразлично заметил Септим.

– Да. И хочу знать, почему он здесь: недавно я сдал его стражникам – он убил Антония Мелия. Его приговорили за это к смерти.

– Антония? – удивился Септим. – Тот, кто убил Антония? – Марк уже направился к своей цели, как к нему подошла Ларвия и взяла его за руку.

– Вы можете следовать за мной – все гости занялись напитками, и вряд ли кто заметит ваше отсутствие.

– Что делает тот человек в вашем доме? – потребовал ответа Марк.

– Прошу прощения? – холодно спросила Ларвия, удивившись его грубости.

– Этого человека я сдал властям: во время побега из плена он убил римского воина, трибунал вынес ему смерть, а теперь вижу его, прохлаждающегося, на этом вечере.

– Он не прохлаждается, а исполняет свои обязанности, это мой телохранитель, – Ларвия тщетно пыталась отвести Марка в сторону от гостей, только сейчас поняв, что зря не придала значения рассказу Верига о том, что какой-то центурион опознал его и арестовал. А теперь в отчаянии осознала, что возлюбленный Юлии и есть тот самый центурион, узнавший Верига, – непредвиденное ужасное осложнение. Опасаясь, что Марк устроит при всех сцену, она изо всех сил тянула его за руку, но он словно к месту прирос.

– Ваш телохранитель?! Возмутительно. Этот человек виновен в смерти римского воина, моего хорошего друга. Вам известно, как он попал в Рим?

– Говори тише, – посоветовал Септим, обеспокоенно оглядываясь. – Привлекаешь к себе внимание.

– Мой дед выкупил его и подарил мне для защиты, – поспешно объяснила Ларвия.

Марк взглянул на нее, и Ларвия увидела лицо римского воина, каким его видят враги: безжалостные глаза смотрели на нее.

– А разве римский воин не попытался бы бежать, попав в плен? – в отчаянии произнесла Ларвия, повторяя аргументы деда. – Он поступил бы точно так, как и вы на его месте.

Марк не двигался с места, и она поняла, что только исключительные обстоятельства сдерживают его от крайних мер – оттолкнуть ее от себя.

– Если вы устроите сцену в моем дома во время приема в честь Ливии Версалии, я откажусь быть соучастницей в деле с моей сестрой, – проговорила Ларвия, фальшиво улыбнувшись проходившему мимо Эндемиону, художнику. – Сейчас она ждет вас. Кто для вас важнее: Юлия или раб, которому удалось избежать распятия? Решайте.

Марк снова бросил взгляд на Верига, затем на Ларвию.

– Отведите меня к Юлии.

Ларвия шумно выдохнула и, взглянув облегченно на Септима, взяла Марка под локоть.

– Благоразумное решение, – произнесла она и, мило улыбаясь гостям, повела его через толпу. – А сейчас пусть все думают, что мы идем прогуляться по саду. Пожалуйста, постарайтесь хотя бы притвориться, что вам хорошо в моем доме, – моя репутация прекрасной хозяйки под угрозой.

Марк, уступая ее просьбе, улыбнулся.

– Вот так уже лучше, – тихо заметила она и повела его через лабиринты комнат и залов, освещенных факелами, и вывела в сад, более обширный и изысканный, чем сад их соседа сенатора Гракха. Голоса гостей лишь слегка доносились сюда, зато болтовня рабов на кухне слышалась гораздо сильнее.

– Юлия там, – Ларвия указала на небольшую дверь, выходящую на галерею. – В те редкие минуты, когда муж бывал дома, он любил сидеть здесь, а затем возвращаться в спальню, не заходя в дом. Дверь ведет в мою спальню.

Марк сразу же двинулся к двери, но Ларвия удержала его за руку.

– Ваша жизнь принимает опасный поворот, центурион, – тихо сказала она.

– Ваша тоже, – ответил он. – Почему вы решились помогать нам?

Ларвия некоторое время молчала, глядя на дом, ярко освещенный факелами, с распахнутыми окнами, впускающими свежий ночной воздух.

– Этот вопрос я задавала себе много раз, – наконец проговорила она. – Может быть, потому, что моя собственная жизнь так скучна и бесцветна? И хотя это, действительно так, думаю, дело не только в этом.

Марк вежливо ждал, хотя нетерпение мучило его. Но он понимал, что его встреча с весталкой возможна только благодаря этой женщине.

– Когда Юлию посвятили в весталки, мне было пятнадцать лет, но уже тогда я вполне понимала, от чего придется отказаться сестре и какая жизнь ее ждет впереди. Ей было всего лишь десять лет – нежнейшее создание, невинный ребенок. Возможно, мне не все удалось сделать, чтобы не допустить этого.