Тень Тьмы - Никки Сент Кроу

связано с подъёмом эмоций после секса, горячей ванной и Питером Пэном, прижавшим меня к себе перед сном.

Сердце переполняют удовольствие и счастье, но я боюсь, что всё это скоро закончится.

Как мне удержаться в этом моменте?

Как мне сделать всё это своим навсегда?

Если этот мыльный пузырь лопнет, мне придётся вернуться домой к неподходящей мне жизни, которой я никогда не желала.

Если я просто буду держаться… держаться…

Я потягиваюсь, беспокоя Пэна, и он придвигается ко мне бёдрами, трётся членом. Вдыхает и утыкается носом мне в шею сзади, крепче сжимая мою талию.

Пэн сказал, что не знает точно, откуда он взялся, но иногда я задумываюсь, может быть, он древний бог, потому что мне хочется поклоняться ему.

Каждая секунда, проведённая с ним, – это грёбаное чудо.

– Ты проснулась, Дарлинг? – спрашивает он хриплым после сна голосом.

– Типа того.

Он тоже потягивается, переплетая свои ноги с моими.

– Как спалось?

– Очень давно так хорошо не спала. Каждая ночь в Неверленде лучше предыдущей.

С ещё одним вдохом он втягивает мой запах, затем тепло целует меня в обнажённое плечо, а потом…

Издаёт негромкий горловой рык.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Вейн идёт, – говорит он.

Холодный приём. Холодный приём, напоминаю я себе, хотя всё тело поёт, а внутренности сжаты, как пружина.

– Скажи ему, пусть уйдёт, – предлагаю я.

– Попробуй сказать такое Тёмному и посмотри, что будет. – Пэн усмехается и притягивает меня ближе. – Однажды он так и сделает, Дарлинг, – добавляет он. – Думаю, когда всё это закончится, он вернётся на свой остров и откажется от тени.

Я поворачиваюсь к нему.

– Он что?..

Дверь гробницы с лязгом открывается, и внутрь просачивается мутное свечение из коридора. Вейн тянется к выключателю, загорается лампа, и я заслоняю глаза рукой от жгучего света.

– О, шлюха в твоей постели, – хмыкает Вейн. – И почему я не удивлён?

Я убираю руку и пытаюсь хмуро взглянуть на него, но это совершенно мне не удаётся, когда он так выглядит.

Он в чёрной рубашке на пуговицах, но та почему-то практически расстёгнута и заправлена в чёрные брюки. Металлическая пряжка ремня блестит над пахом, и мне становится жарко от одной только мысли о том, чтобы расстегнуть её и посмотреть, что он может мне предложить.

Во рту у него сигарета, вокруг лица вьётся дым. Неяркий свет с лестницы обрисовывает его со спины золотыми мазками.

Но пристальный взгляд чёрного и фиолетового глаз выводит меня из себя.

Я громко сглатываю. Я знаю, что Вейн это замечает.

Я пытаюсь ответить на его оскорбление как-нибудь изобретательно, но всё, что у меня получается, это:

– Лучше шлюха, чем вовсе никого.

– Можешь присоединиться, – предлагает Пэн сзади, и я застываю в его хватке.

Шея у меня всё ещё болит после прошлой ночи, ужас ещё свеж. Я одновременно хочу и не хочу, чтобы Вейн поддался. Это как решиться выпрыгнуть из самолёта. Понятно, что о таком приключении можно будет рассказывать годами, но в то же время – что, если парашют не сработает? И никому об этом не расскажешь, потому что ты уже труп.

– Ты меня знаешь, Пэн, – парирует Вейн, прислонившись плечом к дверному косяку. – Я не стану тратить время на легкодоступную давалку.

Я задыхаюсь от негодования. Ах ты грёбаный ублюдок.

Я соскальзываю с кровати, совершенно голая. Взгляд Вейна падает на мои сиськи, затем на промежность, а потом снова поднимается к лицу, словно он внезапно вспомнил, что меня ненавидит.

– Если тебе не нравятся давалки, зачем трахать Черри?

Не медля ни секунды, он отвечает:

– Потому что она не ты.

Это уязвляет больше, чем мне бы хотелось, и я знаю, что выгляжу так, точно он дал мне пощёчину.

На долю секунды, клянусь, Вейн спадает с лица, будто хочет взять свои слова обратно.

Но потом я вспоминаю совет Пэна. Я слишком навязываюсь. Надо прикладывать меньше усилий.

– И то верно, – говорю я. – Пойду-ка посмотрю, сварили ли близнецы кофе.

Я упираюсь коленом в край кровати, целенаправленно демонстрируя Вейну задницу, и наклоняюсь поцеловать Пэна в губы. Я задерживаюсь в такой позе, выгибая спину, выпячивая зад, немного раздвигая ноги, чтобы Вейну было видно меня целиком.

Пэн улыбается мне, понимая, что я делаю.

– Осторожнее, Дарлинг, – мурлычет он.

– Конечно, мой король. Я буду хорошей девочкой. Только для тебя.

Позади себя я слышу ворчание Вейна.

Пэн снова целует меня, долго и глубоко, наши языки сталкиваются.

Я уже мокрая. Но не только из-за поцелуя. Это из-за того, что Вейн наблюдает за нами.

Почему он не присоединился к остальным? Когда он сдастся?

Пэн всерьёз говорил, что Вейн собирается вернуться на родной остров, чтобы оставить там свою тень? И почему от этого у меня так горит всё внутри, будто мне в живот напихали льда с крапивой?

Когда Пэн прерывает поцелуй, у меня кружится голова, а когда я выпрямляюсь, встав на пол обеими ногами, меня шатает.

Вейн внезапно ловит меня. По его челюсти ходят желваки, он плотно стискивает зубы, а затем переводит взгляд на мою шею, где на коже наверняка ярко выделяются синяки от его пальцев.

– Скажи близнецам, чтобы намазали тебя мазью, – приказывает он. – Это поможет от синяков.

Почему я не могу сделать вдох полной грудью?

Сердце быстро стучит в ушах. Вейн так и не убрал руки, он настолько близко, что я чувствую жар его дыхания на своей коже. По мне бегут мурашки, я сжимаюсь, как пружина.

Как я могу относиться к нему холодно, когда он так себя ведёт?

Я как цветок, которому отчаянно нужен свет, но он пойман в ловушку тени.

Возможно, то, что происходит сейчас, наиболее жестоко. Тот факт, что он может быть со мной вот таким, а потом сразу же возненавидеть меня с новой силой.

– Иди, – говорит Вейн. – Мне нужно поговорить с королём.

Я делаю глубокий вдох, прощаюсь с ним быстрым кивком, подбираю свою одежду и спешу вверх по лестнице.

* * *

Я нахожу близнецов на кухне, и оба, кажется, не в настроении.

Они голые по пояс. Волосы у Баша мокрые, как будто он только что из душа, и на свету блестят, как масленые. Он у кухонного стола смешивает ингредиенты, а Кас стоит позади него с чашкой кофе в руке, прислонившись к стойке.

За окнами уже темно, я едва различаю полосу океана.

Думаю, когда связываешься с королём, который не может видеть солнечный свет, то и для тебя дня больше не существует.

– Привет, – говорю я.

Близнецы не реагируют.

Баш