Необоснованные претензии - Кэтрин Коултер

Хелен подняла голову и посмотрела прямо в глаза Элизабет:

— Я не хочу больше вас видеть. Никогда.

— Хелен, Элизабет не виновата!

Она отмахнулась от мужа и одна пошла по улице.

Элизабет прислонилась к кирпичной стене и начала оседать. Растерянный Адриан не знал, что делать, кого из них оставить?

И начала смеяться.

— Пойдемте, Адриан, найдем такси, потом позаботитесь о Хелен.

Элизабет все еще смеялась, когда Адриан помог ей сесть в такси и назвал шоферу адрес.

— Эй, леди, с вами все в порядке?

Какой смешной акцент у шофера, видимо, он из Бронкса[18].

— Да, — ответила она. — Мне повезло. В течение следующих трех дней Элизабет не выходила из дома. Чудовищная сцена, конечно, была описана во всех газетах, но бедняжка в них не заглядывала. Коги сказал Гэлэхеру, чтобы тот оберегал ее от репортеров, а сам, включив автоответчик, просматривал всю корреспонденцию и передавал только то, что считал нужным, и только от тех людей, которым доверял.

Роуи вернулся из Сан-Франциско во вторник на следующей неделе и тотчас же пришел к Элизабет. Гэлэхер смотрел на него так, будто он был спасителем всего человечества.

Увидев Элизабет, Роуи ахнул — она выглядела так, будто прошла через муки ада и не хотела его покидать.

Держа ее в своих объятиях, он не говорил ничего. Она молчала. Ни слезинки. Роуи отослал Коги и миссис Джефферсон, горничную, и уложил Элизабет в постель. Он не занимался с ней любовью, а просто лежал рядом и нежно гладил спину. Боже, у него возникло ощущение, что она похудела фунтов на двадцать — такая тонкая и бледная, почти бескостная. У него появилось такое чувство, что он мог дотронуться до ее боли и узнать, какая она на ощупь.

Наконец он тихо произнес:

— Ладно, Элизабет, достаточно. Кэтрин — исковерканная, больная кокаинистка. Тебе надо собраться с силами и вернуться к своим делам. Сейчас мы куда-нибудь пойдем, если хочешь, поедем в Нью-Джерси или куда угодно в другое место. Но мы должны выйти из дома.

— Я хочу поехать в “Хобокен”, — сказала она, и они отправились в маленький итальянский ресторанчик, где кухня оказалась на удивление хорошей, и они назвали ресторан “Хобокенской находкой”.

Элизабет получила письмо с извинением от Хелен Марш, доставленное смущенным Адрианом.

— Скажите Хелен, чтобы она забыла об этом, — сказала Элизабет, похлопывая его по массивному плечу. — Я ее ничуть не осуждаю и понимаю, как ужасно оказаться в центре скандала.

Она судорожно и глубоко вздохнула и улыбнулась вымученной улыбкой.

— Ну, так что у нас происходит?

Джонатан Харли знал, что ему суждено потерять контрольный пакет акций; У него не хватало денег, чтобы выкупить акции и получить перевес. Свободных денег — ноль, в этом отношении он был почти банкрот. И планы расширения компании тоже оказались под угрозой — они просто не могли теперь осуществиться, все полетело вверх тормашками. Роз ушла, и Пилсоны сосредоточили на нем всю свою ярость. А ему хотелось только одного — чтобы все оставили его в покое.

Он похудел, и его секретарша Мидж, которую он называл сладкогласой Мидж, разумеется, не без сарказма, заметила:

— Вы похожи на железнодорожный путь, будто по вас уже поезд проехался. Кстати, сколько вы теперь весите?

Он не знал.

— По-моему, не больше ста семидесяти, а ведь в вас добрых шесть футов роста. Идиот! Ешьте немедленно!

И она завалила его картонками с китайской пищей. Потом поговорила с его кухаркой миссис Мэлсон, и теперь у него на столе появилось столько еды, что хватило бы на целый батальон.

Он поехал в Бостон навестить кузину и семью. Потом вернулся домой и с отчаяния нашел себе трех разных, но одинаково покладистых женщин и занимался с ними любовью последовательно из ночи в ночь, пока его чувства не притупились.

Но однажды утром он проснулся и задал себе вопрос: что, черт возьми, он такое и что за женщина рядом с ним?

Одна из этих женщин по имени Нэнси, увидев его выходящим нагишом из ванной, сказала:

— Ты красивый мужчина, Джонатан. Ты великолепный любовник, но ты себя уничтожаешь, а это зрелище не из приятных. Иди домой и, черт бы тебя побрал, соберись с силами и возьми себя в руки.

И как это ни удивительно, он так и поступил. Мидж просияла, когда однажды он пригласил ее на ленч в “Букери”.

— Это запоздалый подарок к Рождеству, босс?

— Нет, — ответил он и поднял свой стакан с вином. — Хочу предложить тост, Мидж. За Нэнси. У Мидж округлились глаза.

— Ну и ну. Кто эта Нэнси? Как ее фамилия? Джонатан только улыбнулся и покачал головой:

— Не знаю — хоть убейте. — Он сделал большой глоток, потом потер руки. — Вы принесли с собой блокнот, Мидж?

— Ради всего святого! Кажется, мы собрались пообедать.

— Ладно, давайте так и сделаем. Ешьте своих кальмаров, хотя от одного этого зрелища мне становится не по себе.

— Кстати, а вы знаете мою фамилию, босс?

Кристиан Хантер не сказал ни слова, он был слишком удивлен.

— Что вы сказали, миссис Хайтауэр? — выговорил он наконец, сжимая трубку с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Миссис Карлтон, доктор.

Хантер перевел взгляд на свои итальянские спортивные туфли. На носке одной из них выделялось жирное черное пятно.

— Доктор Хантер? Что мне делать? Отказать? Или попросить сообщить, чего она хочет?

— Нет, я сам поговорю. А кто мой следующий пациент и когда я должен его принять?

— Миссис Пенчини, в два часа.

— Хорошо. Соедините меня с миссис Карлтон Голос миссис Хайтауэр был такой же, как всегда — невыразительный и монотонный. Она, по-видимому, не связывала имя звонившей женщины с той самой миссис Карлтон, с Элизабет К. По правде говоря, она ни разу не проявила ни малейшего интереса к его внезапному появлению на процессе, связанном с делом об убийстве, если не считать того, что произнесла, передавая ему на подпись кипу писем:

— Полагаю, вы знаете, что делаете. И это все.

— Алло, говорит доктор Хантер.

Элизабет вцепилась в телефонную трубку мертвой хваткой, с ужасом соображая, что не знает, что сказать.

— Доктор Кристиан Хантер?

— Да, миссис Карлтон, — ответил он и почувствовал, что внутри у него становится тепло от звука ее голоса, такого тихого, испуганного и неуверенного.