Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

— Сударь, еще секундочку, — проговорил Николя. — Я не понимаю, что заставляет вас входить в мельчайшие подробности этого дела. Вряд ли одна только моя к нему причастность побуждают вас тратить на него столько времени.

Самодовольно улыбаясь, Сартин вскинул голову.

— Похоже, в обезумевшую голову постепенно возвращается разум. Я вам отвечу со всей искренностью, хотя мой ответ вряд ли вас обрадует. Что вы знаете о Жюли де Ластерье?

Николя отрыл рот, однако Сартин не дал ему вымолвить ни слова.

— Ничего, сударь, ни-че-го! Вы не знали о ней ничего, зато охотно верили всему, что она вам о себе рассказывала. Так, например, супруг ее умер отнюдь не внезапно, и не на островах от лихорадки. Преследуемый полицией за подделку подписей и растрату королевских денег, он, желая избежать карающей десницы правосудия, сам ушел из жизни. Его состояние конфисковали, имущество пошло с молотка. Впрочем, значительная часть имущества все же осталась его вдове — по причинам, о которых, вы, похоже, до сих пор не догадываетесь. Вы встречались с ней три или четыре раза в неделю, иногда еще реже. А что вы можете сказать о том, чем она занималась, когда вы были не вместе? Да ничего.

— Но…

— Никаких «но». Я знаю о ней все, а вы — ничего. Господин комиссар, представьте себе женщину, вхожую в лучшие дома Парижа, женщину, несколько раз в неделю устраивающую у себя приемы, куда приходят придворные, литераторы, светские щеголи и прочий праздношатающийся люд, которого полно везде, и который всюду сует свой нос. Она устраивала вечера, а расходы полиция — моя полиция! — ей возмещала. У нее в доме на улице Верней сложился кружок, куда вошли люди самых разных состояний: те, кого считают порядочной компанией, и те, кого причисляют к дурным знакомствам. Заметьте: ее дом нельзя назвать открытым; в нем редко принимали женщин, не играли, зато разговоры вели самые свободные. Об особой роли госпожи Ластерье знал только я. Я один. Ей ловко удавалось скрывать от вас свое истинное лицо. Она сообщала мне о том, о чем я хотел знать; у нее получалось добывать сведения более изящными способами, нежели обычным агентам, прекрасно вам известным. Сами знаете, мы используем наших людей, когда настает нужда на время подсадить утку.

Николя почувствовал, как на его плечи обрушился тяжкий груз.

— Она никогда не рассказывала мне об этой стороне своей жизни!

— Я приказал ей молчать, а она, разумеется, была заинтересована в точном выполнении моих приказов. К чести вашей, должен признать, что даже в постели, где столько мужчин стремятся освободиться от гнета своих секретов, вы не разгласили ни одного, хотя знаете их достаточно. А ваша дама…

Сартин рассмеялся.

— …ваша дама получила инструкции — простите меня, дорогой Николя — постоянно вас расспрашивать. Вы не поддались ни разу. Для начальника полиции весьма приятно сознавать, что он может положиться на верность своего лучшего сотрудника.

— Но, сударь, — подал голос Бурдо, — если она играла такую роль, у нее вполне могли быть враги; кто-нибудь мог разоблачить ее и пригрозить доносом. Ей могли угрожать.

— Что ж, Бурдо, ваше замечание отмечено печатью здравого смысла. Конечно, она рисковала, как рискуем все мы, но ваше предположение пока нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.

Непостижимо, думал Николя, женщина, которую он любил столь страстно, все время его обманывала, сделала из него игрушку в своих объятиях. Сартин с сочувствием смотрел на него, догадываясь, какое направление приняли его мысли.

— Вы не были частью ее игры, Николя. Она искренне к вам привязалась и надеялась когда-нибудь вырваться из-под нашей опеки. Поэтому она упорно хотела заставить вас жениться на ней. Она полагала, что если она станет появляться при дворе, нам придется отпустить ее. Но правила есть правила, и тут ничего не поделаешь. Чтобы поддерживать порядок и служить королю, мы прибегаем к способам, которые мораль порицает, но цель оправдывает.

— И расплачиваемся за это человеческими жизнями.

— Иногда да. Однако пока ничто не говорит о том, что причиной смерти стала ее работа на нас. Поэтому для блага государства нам необходимо выяснить истинную причину ее гибели.

Генерал-лейтенант повел сыщиков к себе в кабинет, где в камине горели огромные поленья, за которыми специально ездили в Венсеннский лес; огонь весело потрескивал, с шипеньем разбрасывая вокруг себя искры. Согласно издавна заведенному порядку, как только Сартин появлялся в Шатле, папаша Мари немедленно разжигал огонь в большом готическом камине. В центре комнаты, под охраной двух приставов, стояли задержанные Юлия и Казимир. Встав возле камина, Сартин выпрямился и развернул плечи, отчего его хрупкая фигура приобрела присущее ей величие. Приказав увести женщину, он начал допрашивать Казимира.

С приятным напевным выговором Казимир рассказал, кто он и откуда. Уроженец острова Гваделупа, он утверждал, что ему двадцать пять лет, исповедания римско-католического, раб госпожи де Ластерье, у коей он находился в услужении. Он подробно изложил, как в четверг прошел званый вечер, во время которого его хозяйка угощала гостей ужином. Гостей пришло восемь. Господин Николя явился под вечер, но пробыл недолго и быстро ушел. Объяснить его уход он не мог. Других гостей он не знал, за исключением господина Бальбастра, завсегдатая дома, и молодого музыканта, зачастившего в дом недели две назад; музыкант всегда приходил к госпоже де Ластерье один. Однажды он даже остался допоздна. Ужин прошел без происшествий. Как обычно, госпожа ничего не ела. Будучи спрошенным, сколько раз за тот вечер он видел Николя, тот без колебаний ответил, что один. Свою хозяйку он видел в последний раз перед тем, как она удалилась к себе в будуар, дабы показать молодому музыканту какие-то духи. Они с Юлией все убрали, помыли посуду и легли спать. Да, Юлия — его жена, они так считают, хотя их союз и не освящен благословением священника. Он не знает, остался ли молодой человек у ее хозяйки или же ушел домой, и в котором часу. Когда на следующее утро Юлия пришла в хозяйкину спальню, она увидела, что госпожа мертва. Она громко закричала, и он прибежал на крик.

Задав все свои вопросы, Сартин уступил место Бурдо, пожелавшего спросить чернокожего раба, хорошо ли с ним обращалась его хозяйка. Помолчав, Казимир неуверенно ответил, что его никогда не наказывали. Следовательно, у него нет причин желать хозяйке зла. Конечно, она упорно отказывалась дать им свободу. На ужин, о котором идет речь, он приготовил курицу под соусом, как делают у них на родине; для соуса используются пряности, которые здесь не растут, но так как запас, привезенный с Гваделупы, подошел к концу, соус получился не такой, как нужно.

Допрос Юлии ничего нового не дал: она подтвердила все слова мужа. Они или успели договориться, или говорили правду. До окончания расследования генерал-лейтенант приказал запереть их в две секретные камеры в Шатле.

— Вы все слышали, Николя. Что вы на это скажете? — спросил Сартин, когда арестованных увели.

— Я в большой растерянности, и у меня появилась тысяча новых вопросов, — ответил он. — Во-первых, не знаю, почему, Казимир забыл — или умолчал умышленно — сказать о том, что видел меня, когда я второй раз уходил из дома. Во-вторых, из его рассказа нельзя понять, в котором часу неизвестный молодой человек расстался с Жюли. Мне кажется, его с полным правом следует занести в список подозреваемых.