Ночной цирк - Эрин Моргенштерн

Но встреча с соперником повергла его в растерянность и смятение, заставив по-иному взглянуть на предстоящий поединок.

Ему всегда казалось, что, когда придет время, он будет знать, что делать.

Он даже тешил себя надеждой, что это время не придет вовсе, что обещанное состязание было всего лишь уловкой, чтобы заставить его учиться, и ничем более.

— То есть состязание начнется с открытием цирка? — продолжает допытываться Изобель.

Марко успел почти забыть о ее присутствии.

— Похоже, что так, — отвечает он. — Хотя я не очень понимаю, как мы сможем состязаться. Ведь цирк будет постоянно переезжать с места на место, а я должен оставаться в Лондоне. Мне придется действовать на расстоянии.

— Я могу поехать, — предлагает Изобель.

— Что? — Марко вновь поднимает на нее взгляд.

— Ты говорил, что прорицательницу для цирка так и не нашли, верно? Я могу гадать на картах. Конечно, я никогда не гадала никому, кроме себя, но у меня получается все лучше и лучше. Пока цирк будет гастролировать, я смогу тебе писать. Ведь мне все равно нельзя оставаться здесь, когда начнется состязание, а так мне хоть будет куда податься.

— Что-то в этом плане мне не нравится, — нерешительно говорит Марко, хотя сам толком не понимает, что именно.

Он никогда не думал, что Изобель может как-то участвовать в его жизни и вне стен этой квартиры. Он старался не говорить ни о Чандреше, ни о цирке, отчасти потому, что хотел иметь что-то свое, и отчасти потому, что это казалось правильным. Особенно учитывая смутный намек наставника по этому поводу.

— Прошу тебя, — настаивает Изобель. — Так я смогла бы тебе помочь.

Марко медлит с ответом, рассеянно блуждая взглядом по книгам. Перед его мысленным взором стоит девушка в театре.

— Тебе это поможет быть ближе к цирку, — не отступает Изобель, — а мне будет чем заняться, пока длится твое состязание. Когда оно завершится, я смогу вернуться в Лондон.

— Я ведь даже не знаю, в чем оно заключается, — возражает Марко.

— Однако ты точно знаешь, что мне нельзя остаться с тобой на это время? — спрашивает она.

Марко вздыхает. Они уже обсуждали это, пусть и не вдаваясь в подробности, но все же достаточно, чтобы понять, что с началом поединка они расстанутся.

— Я и без того очень занят работой на Чандреша. Мне придется посвятить состязанию всего себя… Не отвлекаясь, — он повторяет слово, которое использовал наставник, отдавая свой завуалированный под пожелание приказ.

Он сам не знает, что кажется ему большим злом: вовлечь Изобель в поединок или отказаться от единственного человека, которого он добровольно впустил в свою жизнь.

— Вот видишь. А так я смогу не отвлекать тебя, а помогать, — говорит Изобель. — А если тебе запрещено иметь помощника, что ж, я буду просто писать тебе письма, что в этом плохого? По-моему, решение просто идеальное.

— Я мог бы организовать для тебя встречу с Чандрешем, — предлагает Марко.

— А ты бы мог… убедить его нанять меня? — спрашивает Изобель. — Мог бы? Если ему понадобится дополнительное убеждение?

Марко неуверенно кивает. Сомнения не покидают его, но необходимо выработать хоть какую-то стратегию. Тактику, при помощи которой он сможет противостоять неожиданно объявившемуся сопернику.

В голове неотступно крутится ее имя.

— Как зовут дочь Просперо? — спрашивает Изобель, словно подслушав его мысли.

— Боуэн, — отвечает Марко. — Ее зовут Селия Боуэн.

— Красивое имя, — замечает Изобель. — У тебя болит рука?

Марко опускает глаза, с удивлением понимая, что уже давно держит правую руку левой, машинально потирая то место, где кольцо вросло в кожу.

— Нет, — успокаивает он ее, поднимая со стола блокнот, чтобы занять руки. — Все в порядке.

Судя по всему, ответ удовлетворяет Изобель, и она, подняв с пола несколько упавших книг, водворяет их обратно на полку.

Марко испытывает облегчение от того, что она не в силах проникнуть в его воспоминания о кольце.

Ты выходишь на залитую светом площадь в окружении полосатых шатров.

С площади в разных направлениях ведут узкие проходы, озаренные мерцанием светильников, петляя между шатрами и суля неизведанные тайны за каждым поворотом.

Торговцы снуют в толпе посетителей, предлагая напитки и разные диковинки со вкусом ванили, меда, шоколада и корицы.

На небольшом возвышении выступает девушка-змея в блестящем черном костюме. Ее тело складывается и скручивается, принимая немыслимые позы.

Жонглер подбрасывает в воздух белые, черные и серебряные шары. Взлетая, они ненадолго зависают над его головой, прежде чем упасть ему в руки. Зрители аплодируют.

Все вокруг купается в сиянии, исходящем от гигантского факела в самом центре площади.

Когда удается подойти поближе, ты видишь, что огонь разведен в черной железной чаше на хищно изогнутых ножках. Там, где должен быть край чаши, ее стенки распадаются на длинные закрученные полосы, словно металл расплавили и растянули, как жевательную конфету. Железные завитки тянутся вверх, многократно переплетаясь друг с другом и образуя подобие клетки, внутри которой пылает огонь. От глаз скрыто лишь основание факела, так что невозможно понять, что именно горит: дрова, уголь или нечто совсем иное.

Пляшущие языки пламени не желтые и не рыжие. Они ослепительно белые.

Конкорд, Массачусетс, октябрь 1902 г.

О будущем Бейли ведутся давние и частые споры, хотя в последнее время они преимущественно сводятся к повторению того, что было сказано уже не раз, и напряженному молчанию.

Он считает, что все началось из-за Каролины, хотя впервые этот вопрос подняла его бабушка по материнской линии. Но поскольку бабушку Бейли любит гораздо больше сестры, винить во всем последнюю ему гораздо проще. Если бы она не сдалась так легко, ему не пришлось бы бороться так отчаянно.

Это была одна из бабушкиных просьб — как всегда, преподнесенная в виде простого пожелания. Сперва она показалась вполне невинной: пусть Каролина поступает в Рэдклифф-колледж.

Сама Каролина довольно хорошо восприняла эту идею, высказанную за чаем в уютной, с цветочками на обоях, гостиной их бабушки в Кембридже.

Впрочем, ее готовность последовать бабушкиному совету бесследно растаяла, стоило им вернуться в Конкорд и услышать мнение отца:

— Об этом не может быть и речи.

Каролина сперва надулась, но тут же смирилась, рассудив, что учиться там будет слишком сложно, да и в город ее никогда особенно не тянуло. К тому же Милли была помолвлена, им предстояло вместе планировать свадьбу, и это волновало Каролину куда больше собственного образования.