Монстр памяти - Ишай Сарид

Когда пришла моя очередь произносить речь, я был осторожен, как человек, идущий по минному полю. Нельзя было забывать о карьере, однако после того обморока я так до конца и не оправился, земля словно уходила у меня из-под ног. Помню, что какая-то женщина в задних рядах уснула, и я подумал, что она мигом бы пробудилась, заговори я с залом так, как говорил со школьниками во время поездок. Но я еще не был к этому готов. Требовался небольшой толчок.

Потом я стал подписывать книги. Для обложки мы выбрали фотографию немцев – работников концлагеря в Белжеце, в шинелях и с тупыми физиономиями. Мне было противно даже дотрагиваться до этих обложек, но я все же брал книги в руки, открывал титульные листы, писал посвящения пришедшим на презентацию друзьям и знакомым. Помню, вы на мгновение встали за моей спиной и положили руку мне на плечо. Как я жаждал этого прикосновения! Что может быть проще, чем положить руку человеку на плечо, – однако именно этого мне не хватало больше всего в жизни. От счастья я чуть не лишился дара речи. Я ощутил, что вы понимаете и любите меня. Потом мы попрощались. Думаю, что это был последний раз, когда мы с вами виделись.

Когда мы уходили, Руфь меня обняла. Жена была горда мной – книга, презентация и оказанные мне почести произвели на нее такое впечатление, что она решила не вставать между мной и работой. И я вернулся в Польшу.

В Варшаву для подготовки юбилейной церемонии прибыла первая армейская делегация. Меня пригласили встретить визитеров у военного атташе. Приехали три подполковника – командир вертолетной эскадрильи, помощник командира одного из элитных спецподразделений и заместитель пресс-секретаря Вооруженных сил, дама с заложенными за уши волосами, золотым обручальным кольцом на среднем пальце и властным круглощеким лицом.

Военный атташе торжественно представил меня как видного специалиста по лагерям смерти, доктора наук с многолетним опытом работы. Я скромно склонил голову. Военные прибыли, чтобы увидеть собственными глазами возможные места проведения мероприятия, оценить их по разным параметрам, а потом дать рекомендации тем, кто выносит решения. Атташе уточнил, что посол ведет переговоры с высокопоставленными польскими чиновниками, пытается убедить их все же согласиться на Аушвиц, но пока ответ отрицательный – из-за военного характера церемонии.

– У нас с ними прекрасное сотрудничество, – объяснил атташе. – Мы продаем им оружие, проводим совместные учения, да и разведданными обмениваемся. Но все эти идеологические дела – штука тонкая. Есть вариант подключить к церемонии польскую армию, и тогда, возможно, удастся уговорить их дать нам Аушвиц, но такое может не понравиться уже нашим властям.

Заместитель пресс-секретаря добавила – и мужчины согласно кивнули – что, исходя из моего обзора и их собственных изысканий, они решили остановиться пока на Майданеке и Треблинке. От Белжеца и Собибора пришлось отказаться в силу особенностей их местоположения. Оказалось, эти трое уже ездили в Польшу по заданию армии, и на сей раз офицеры хотели сосредоточиться исключительно на практических вопросах. Атташе предоставил в наше распоряжение большую посольскую машину – на похожей я ездил с министром транспорта. У нас было два с половиной дня. На следующее утро мы отправились в путь.

Чтобы не привлекать к себе внимания, офицеры переоделись в гражданское. Все происходило очень быстро и по-деловому, что меня вполне устраивало – меньше разговоров. Офицеры фотографировали и вносили пометки в свои ноутбуки. Летчик изучал карту ветров и проверял посадочные площадки для вертолетов на предмет препятствий вроде линий электропередачи. В Майданеке он внимательнее всего осмотрел небольшую площадь возле газовых камер, где производили селекцию, а также окрестности кургана из праха заключенных.

– Здесь в принципе можно сесть, – заключил он. – Но зимой, когда состоится церемония, могут быть затруднения из-за сильных ветров.

Между фотографированием и документированием летчик болтал со мной, – зачем ему это было нужно, я не понимал. У него был классический еврейский профиль, с густыми бровями и торчащими ушами, и на мгновение я увидел, как летчик толкает наполненную камнями тачку, как немец стегает его хлыстом, а летчик все толкает и толкает, не смея даже загородиться рукой. Но уж сейчас-то, спустя семьдесят пять лет, – уж сейчас мы им покажем.

Спецназовец – название и задачи его подразделения мне известны, но упоминать их здесь я не буду – то забегал вперед, то от нас отставал. Вел он себя как заправский следопыт. Проверял проходы между бараками (пришлось предупредить, что так можно вызвать подозрение у охранников) и границы между разными зонами лагеря, где заключенных разделяли по полу и национальности. Отметил, что нужно быть поосторожней с колючей проволокой, которая и по сей день являет собой серьезное препятствие, и спросил, как я думаю – не разрешат ли поляки ее обрезать.

– Нет, – ответил я. – Не разрешат.

– Ладно, тогда будем решать проблему другим путем, – сказал он.

Когда мы поднялись на холм, к кургану, спецназовец стал прикидывать, где именно расставить стрелков, прикрывающих вертолеты во время посадки.

– А что, собственно, вы собираетесь захватывать? – спросил я.

Он ответил, что на данный момент самый предпочтительный вариант – это крематории. Они удобно расположены на высоком холме и несут большую символическую нагрузку. С практической точки зрения, конечно, куда важнее газовые камеры, но здесь они маленькие и расположены неживописно.

– Кто же будет изображать врага? – не отступал я, желая показать, что тоже кое-что смыслю в этих делах.

Спецназовец сказал, что тут все сложно. Мы совершенно точно не будем переодевать наших солдат в немцев и вообще не хотим разжигать ненависть к Германии, которая сегодня является важным союзником Израиля.

– Скорее всего, изображать врагов не будет никто, – заключил он. – Но с нашей стороны это все-таки будет инсценировка военной операции, а не просто демонстрация силы.

Заместитель пресс-секретаря, которая при естественном освещении выглядела очень даже ничего, перебила нас и сказала, что есть задумка изобразить спасение евреев от гибели. Солдаты вызволят группу школьников из бараков, а может быть, даже не из бараков, а из очереди в газовую камеру. Я видел, что двое других офицеров скривились, но перечить не посмели. Заместительница пресс-секретаря была тут главной. Она изъявила желание посмотреть вблизи колонну «Три орла», которая показалось ей удачной точкой. Может, именно у ее подножия стоит расположить сцену для речей и песен?

Я объяснил, что эта колонна – работа польского заключенного, что под ней тайно хоронили пепел убитых и что по сей день неизвестно, почему немцы позволили ее установить – бывали у них всякие причуды, типа оркестров, которые сопровождали узников на пути к смерти.

По профессии заместитель пресс-секретаря была телевизионщицей – свет, ракурс съемки, всякое такое. Она рассказала мне, что до армии несколько лет проработала в продюсерских компаниях. «Думайте о картинке!» – все время повторяла она.