Тайна двухколесного экипажа - Фергюс Хьюм

Нет ответа.

— Вы говорите, что не возвращались и не садились в кэб? — напомнил Калтон, внимательно наблюдая за лицом молодого человека.

— Да, это был кто-то другой, одетый, как я.

— И вы не знаете кто?

— Понятия не имею.

— Тогда куда вы направились после того, как оставили Уайта и прошли по Рассел-стрит?

— Не могу сказать.

— Вы были пьяны?

Возмущенно:

— Нет!

— Значит, вы все помните?

— Да.

— И куда вы пошли?

— Не могу сказать.

— Отказываетесь?

— Да.

— Подумайте хорошенько. За отказ вам, возможно, придется заплатить очень дорого.

— Я готов к этому.

— И не скажете, где находились в это время?

— Нет.

Калтона подобное упрямство начало раздражать.

— Очень глупо, — сказал он, — жертвовать жизнью из ложной стыдливости. Вам нужно алиби.

Нет ответа.

— Во сколько вы вернулись домой?

— Около двух часов ночи.

— Вы шли домой пешком?

— Да… Через Фицрой-гарденс.

— По дороге видели кого-нибудь?

— Не знаю. Я не смотрел по сторонам.

— Вас кто-нибудь видел?

— Этого я не заметил.

— Значит, вы отказываетесь говорить, где находились между часом и двумя ночи в пятницу?

— Наотрез.

Калтон на мгновение задумался, решая, как поступить.

— Вам известно, что у Уайта хранились на редкость ценные бумаги?

Фицджеральд побледнел.

— Нет, я этого не знал, — неохотно сказал он.

И тут адвокат сделал мастерский ход.

— Тогда почему вы забрали их у него?

— Что? Они были у него с собой?

Калтон поспешил развить успех.

— Да, они были у него с собой. Почему вы их забрали?

— Я их не забирал. Я даже не знал, что они были с ним.

— Вот как?! Не могли бы вы рассказать мне, что это за «они»?

Брайан понял, в какую ловушку попал.

— Нет, — молвил он.

— Это было какая-то драгоценность?

— Нет!

— Важная бумага?

— Не знаю.

— A-а, значит, бумага. Я вижу это по вашему лицу. Эта бумага была важна для вас?

— Почему вы спрашиваете?

Калтон впился пронзительными серыми глазами в лицо Брайана.

— Потому что, — медленно начал он, — Уайта убил человек, для которого эти бумаги были очень ценными.

Брайан вздрогнул и побледнел.

— Боже мой! — едва не срываясь на крик, произнес он. — Так значит, это правда!

И, лишившись чувств, упал на каменный пол камеры.

Охваченный тревогой Калтон позвал надзирателя, они вместе положили заключенного на кровать и брызнули ему в лицо холодной водой. Придя в себя, Брайан слабо застонал, и Калтон, поняв, что какое- то время тот будет не в состоянии говорить, покинул тюрьму. Выйдя на улицу, он остановился, обернулся и посмотрел на мрачные серые стены.

— Брайан Фицджеральд, — негромко сказал он, — вы не совершали этого убийства, но знаете, кто убил Оливера Уайта.

Убийство в хэнсоме взбудоражило весь Мельбурн. До того, как был найден убийца, его воспринимали, как заурядное убийство, заслуживающее внимания высшего общества разве что самим фактом совершения. Но теперь, когда был арестован блестящий молодой человек из высших городских кругов, интерес к этому делу вырос до гигантских размеров. Для великосветского общества это стало ударом, и оно открыто заявило, что пригрело на груди гадюку, которая неожиданно развернулась и ужалила его самого.

Утром, днем и вечером в гостиных Турака и клубах Мельбурна говорили почти исключительно об этом деле. И великосветский обыватель пришел в ужас. Еще бы! Жил себе молодой человек, родом из хорошей семьи («Фицджеральды, дорогуша, это ирландский род, в их жилах течет королевская кровь»), прекрасно воспитанный («изысканнейшие манеры, уверяю вас, и красавец, каких поискать!») и помолвленный с одной из самых богатых девушек в Мельбурне («это, конечно, очень мило, сударыня, но ему была нужна не она, а ее деньги. Подумать только, вот пройдоха!»), и вдруг этот положительный молодой человек, которого дамы любили, а мужчины считали славным парнем, который пользовался успехом как в гостиных, так и в клубах, совершает жестокое убийство! Неслыханно! Куда катится мир, ради чего строятся тюрьмы и сумасшедшие дома, если такие люди, как молодой Фицджеральд, разгуливают на свободе и убивают кого вздумается? Потом, разумеется, все начали спрашивать друг друга, кто такой Уайт и почему о нем никто не слышал раньше. Всех, кто когда-либо встречался с Уайтом, засыпали вопросами про него, и несчастным приходилось объяснять, кем он был, каким он был, за что его убили, и отвечать на остальные безумные вопросы, которые рождались в некоторых головах. Об этом говорили везде: в модных гостиных во время пятичасового чая за бутербродами и сушонгом; в клубах за бренди с содовой и сигаретами; об этом говорили все: рабочие за пинтой пива в обеденный перерыв и их жены в тиши двора за стиркой. Газеты пестрели статьями о знаменитом убийстве, а некоторые даже опубликовали интервью с заключенным, якобы проведенные их специальными корреспондентами, но на самом деле от начала до конца сочиненные этими господами на основании слухов и их собственного богатого воображения.

Что до виновности заключенного, никто в ней не сомневался. Извозчик Ройстон клялся, что Фицджеральд сел в кэб вместе с Уайтом, а когда вышел, Уайт был мертв. Более убедительного доказательства трудно было и придумать, и все сходились на том, что заключенный не станет защищаться и отдаст себя на милость суда. Даже церковь не обошла стороной эта лихорадка, и священники — англиканские, римско- католические и пресвитерианские вместе с представителями более мелких конфессий — сделали убийство в хэнсомовском кэбе основой для проповедей о порочности века и заверений в том, что ковчегом, способным спасти человечество от потопа безбожия и безнравственности, является именно их церковь и никакая другая.

Как заметил Калтон, выслушав пять-шесть проповедников, каждый из которых называл собственную церковь спасительным челном: «Вот так-так! Похоже, у них там целая флотилия ковчегов».

Для мистера Феликса Ролстона, хоть он знал лично всех участников этого дела, то были времена, полные огромного, безграничного счастья. Если появлялись свежие новости, он всегда спешил поделиться ими с друзьями. Иногда он несколько приукрашивал их от себя, но делал это исключительно ради того, чтобы придать своему рассказу более занимательную, если не драматическую форму. Если его спрашивали напрямую, считает ли он виновным подозреваемого, мистер Феликс со значением качал головой, давая понять, что ни он, ни его близкий друг Калтон (он знал, что при этих словах Калтон согласно кивал) еще не сумели составить окончательное мнение об этом деле.