Незваный гость - Татьяна Коростышевская

– Я берениец, - сообщил Волков торжественно, - исконный, урожденный. Поэтому при первой же возможности вернулся на родину.

Неплохие у него возможности, не постовым у рынка вернулся, а сразу в коллежские асессоры.

В кабинет постучали, ручка дернулась .

– Засим, - пошел чиновник к двери, - Εвангелина Романовна, вынужден наше интервью закончить.

– Аглицкие чародеи над вашей тростью колдовали? - быстро спросила я.

Волков кивнул, ключ провернулся, створка раскрылась, на пороге стоял регистратор Давилов с моей шубой и огромными валенками.

– Не смею вас более задерживать, барышня Попович, – Григорий Ильич пропустил ко мне подчиненного. - Отправляйтесь домой, Евсей Харитонович вас на приказном извозчике проводит, а назавтра, будьте любезны, сызнова сюда явиться, опознаете своих обидчиков.

– Они уже арестованы? - Обувшись, я приняла от Давилова шубу.

– Разумеется. – Волков поклонился. – Всего доброго.

Он явно потерял ко мне всякий интерес, и можно было бы обидеться, но я вдруг с такой ясностью вспомнила, что со вчерашнего вечера не посещала мест уединения, а уже почти полдень,и торопливо попрощалась.

Лошадка в приказе была худая, возница неловкий, до Архиерейской мы добирались почти пол часа. Все это время Давилов пытался разузнать, за какой надобностью я квартиру Григория Ильича накануне посещала. Так как отвечать я не желала, а желаний озвучить как приличная девица не могла, терпела, этот чиновный рогоносец решил:

– Влюбились, стало быть, барышня, в наше начальство. Пронзила вас трость его высокоблагородия на манер стрелы купидоновой.

Ответила я стоном, чем его домыслы укрепила. У домика Губешкиной я молниеносно спрыгнула с саней:

– Благодарю, прощайте.

И за калиткой уже расслышала, как Давилов сказал вознице:

– Чувствами томиться побежала, по Григорию Ильичу, орлу нашему, страдать.

Бежала я, теряя валенки на заметенной снегом тропинке, отнюдь не в дом, а вокруг, в конец черного двора к забору, к которому тулилась деревянная будка с вырезанным в двери сердечком.

Какая все-таки дикость, в наш просвещенный век в нашей богоспасаемой отчизне большинство домохозяйств остаются оборудованы такими вот уличными клозетами. Будь я не сыскарь, а, положим, политическая дама, все силы бы на исправление этих анахронизмов употребила. Сортир в каждый дом! Во имя гигиены и для предупреждения обморожения нежных мест! Похоже на политический лозунг? Еще бы.

Довольно скоро меня попустило, я подумала, что лозунги подобные ни одна газета, даже присвоенный мною «Чижик-пыжик», напечатать не рискнет,и думать про политику перестала. У меня и без того было о чем поразмыслить. В кармашке лежала добыча, ее следовало осмотреть, еще требовалось привести себя в порядок и отправиться в город,извиниться перед Ливончиком, что давеча в гости не успела,и попытаться разыскать следы Мишки Ржавого с похищенными деньгами. Дел невпроворот. И поесть еще не мешает.

Служанка Губешкиной хозяйственностью не отличалась, к черной двери через двор сквозь снег вела узенькая расчищенная дорожка. Я посмотрела вперед. Странно, с ночи снега не шло, а следов человеческих не наблюдается. Спят они обе что ли? Сугроб у дровяного сарая был разворошен, дверь приоткрыта.

Я дернула ее на себя, заглянула в темноту.

– Геля? - раздалось оттуда. - Геля!

Мишка бросился мне на шею:

– Отпустили тебя полканы?

– Думала,ты с деньгами сбежал, – призналась я. - Искать еще хотела.

– Не такой я человек Михаил Степанов, - всхлипнул пацан, – не лиходей и не предатель бессовестный. Испужался я знатно, саквояж подхватил и деру. После вспомнил, что ты про Архиерейскую улицу говорила, ну и залез в комору, чтоб переждать. Рассудил так , если репортерку рыжую не выпустят, деньги припрячу,и сам в приказ пойду, скажу, вы мне Γелю, я вам сто тысяч ассигнациями.

– Сколько?

– Девяносто девять тысяч восемьсот рублев, – уточнил Мишка. - Ночью приморозило знатно, я, чтоб не сморило до смерти, бумажки считал.

Я посмотрела на его синюшные губы:

– Пошли в дом, регистратор ты карманный, отогреемся.

Пацан юркнул в темноту, вернулся с саквояжем:

– Ключ у тебя есть? Потому что в доме пусто, гадалка с девкой своей как в четвертом часу уехали,так не возвращались.

– В четвертом? - Я поискала в волосах хоть одну шпильку, нашла и завозилась с замком.

– Когда сани подъехали, да в ставни тихонько постучали, хозяйка ругаться стала : «Четвертый час! Что так долго? Дунька-дура, поспешай, кулёма!»

– А дальше? – замок щелкнул, я открыла дверь. - Заходи.

– Дальше она не кричала, вполголоса беседовала,так что расслышать ничего не удалось . Только вышли они быстро. На пороге когда дверь запирали, старуха сказала: «Легкие деньги, значит, завсегда слезами отливаются. Ох, Дуняша, дорого те двести рубликов станут, расклада на смерть в храме не отмолить».– Он присвистнул, рассмотрев чучело нетопыря. - Экая чудовища!

Зару нашу провидицу, стало быть, клиенты щедрые призвали, а она помощницу прихватила. Перфектно. Не придется ничего объяснять.

– Давай сперва поедим, на кухню ступай.

Я пристроила под кроватью в гостевой горенке саквояж, надела на голые ноги плетеные носки и присоединилась к Мишке. В подоконном погребке нашли мы шмат буженины и горшок квашеных огурчиков, под полотенцем на столе – хлебушек, а чай мой подельник сообразил сам, ловко управляясь с самоваром. Огонь в печи был, дрова за ночь прогорели, я добавила парочку.

Неосторожно, однако, покидать дом не затушив огня. Спешила Захария Митрофановна, либо быстро возвратиться ожидала.

Отогревшийся пацан стал меня расспрашивать о ночи, проведенной в застенке. Я не таилась, поведала историю о навьем артефакте,и о том, как мадам Фараония из меня клок шерсти изгоняла. Он ахал, охал, попросил показать ногу, что я немедленно исполнила, решила:

– Помыться мне надо. Как думаешь, в чем здесь воду греть принято?

– В баню для этого ходят, - сказал пацан, - чай, не Мокошь-град. Хочешь, котелок вон тот на печь поставим? С пол ведра туда поместится.

Я захотела:

– И таз мне какой-нибудь понадобится.

Он ушел шарудеть в кладовой, оттуда сообщил:

– Антип твой, промежду прочим, раньше на тракте разбоем промышлял, в Крыжовень прибился,когда железку до нас дотянули.

– Логично, - хмыкнула я, убирая со стола, - честной народ предпочел поездами доезжать, разбойники без работы остались.

– Крам он барыгам фартовым сдавал, - пацан поставил передо мной деревянную кадушку с мыльным потеком на боку. – Ты ему, видно, легкой добычей представилась, девица, да еще без сопровождения. Подельник с ним работал, не помню, как звать, бородатый такой мужик. Ноздря! Точно Ноздря. Сказывали, каторжанин он бывший.