Поход за последним «тигром» - Андрей Игнатьевич Алдан-Семенов

От священника Вострецов узнал, что Пепеляев разделил свою дружину: четыре роты и кавалерийский эскадрон стоят в Аяне, остальные — в поселке Уйка, в восьми верстах от Аяна. Пепеляев не ведает о приходе красного корабля в Алдомскую бухту, не слышал он и об охотских событиях.

Бывают на Севере хватающие за душу ночи.

Это белые ночи июня. Тот, кто не жил на Севере, тот не поймет их таинственного очарования. Сияют и переливаются морская пена, старые пни, голые скалы, прошлогодняя алая брусника по склонам сопок. Свет брызжет из мутных речушек, горных водопадов, из тарынов, из вязкого, тающего снега долин. Свет июньских белых ночей живет в сердце, освещает мысли, трепещет в каждой песчинке, в каждой красноватой шишечке лиственницы.

В такую ночь путь в Аян показался Степану Вострецову легким — шагай себе по тридцать верст в сутки! Подобную же уверенность в легкости марша испытывали и комиссар Пшеничный, и бойцы. На их шутливые расспросы старый Элляй ответил нехотя и сердито:

— Не торопись, нюча, однако. Суетливая белка на стрелу натыкается.

Элляй повел экспедиционный отряд волчьей тропой — единственной, что петляла по рыхлому снегу. Моховые болота сменились распадками, переполненными полой водой, голые обрывы — непроходимыми зарослями стланника, пришлось прорубать путь в их путанице. Бойцы промокли сразу же, кое-кто натер мозоли и, прихрамывая, отставал.

Белая ночь как-то незаметно погасла: пошел дождь, его сменили тяжелые снежные хлопья. Лошади, тащившие пулеметы, то увязали в снегу, то скользили и разбивались на тарынах; к концу второго дня они пали. Пулеметы пришлось нести на руках.

Второй день похода омрачился трагическим происшествием: исчезло двое красноармейцев. Вострецов отправил людей на поиски пропавших, бойцов нашли мертвыми, они сорвались с обрыва.

На третий день Элляй вывел отряд на вершину бесприютного перевала, на востоке расстилалось Охотское море.

— Сколько до Аяна, отец? — спросил Вострецов.

— Кесов семь, однако. Больно худой тропа, сап-сем устал я, но вы, как однотравные оленята, легки на копыта…

— В кесе семь верст, семью семь — сорок девять, — подсчитал Вострецов. — Мы должны пройти эти версты за сутки.

Утром шестнадцатого июня Вострецов захватил отряд пепеляевцев подпоручика Рязанского.

— До Аяна десять верст, — сказал подпоручик, и это словно подхлестнуло красноармейцев. Измученные, они приободрились.

Вострецов поднял бойцов на последний бросок. У аянской сопки неожиданно взяли в плен полковника Варгасова.

— На аянской тропе нет ни караулов, ни застав. Мы наблюдаем только за морем, ждем японского корабля. Часовые стоят лишь у склада с боеприпасами, да по ночам бродят патрули. В Уйке — маленьком поселке на берегу моря — особый батальон строит кунгасы, на которых можно уйти в случае опасности в открытое море, — сообщил полковник Варгасов.

В те первоначальные дни июня Степан Вострецов действовал с удивляющей всех энергией и смелостью. Для восстановления Советов он отправил на прииски отряд комиссара Панченко. Комиссар создал на приисках ревкомы, конфисковал у местных воротил и офицеров все награбленное золото.

Группа бойцов комвзвода Кошелева переправилась на другой берег Кухтуя, чтобы покончить с капитаном Яныгиным, но в поселке Булгино его не оказалось. Яныгин увел свою банду в тайгу. О преследовании Яныгина красноречиво рассказал красноармеец Михаил Кочетков: «Несколько раз нащупывали мы яныгинцев, но им удавалось оторваться от погони. Видели их на берегу реки У лакана, а потом и след пропал. Яныгин повернул к морю, надеясь сесть на какую-нибудь шхуну».

Кошелев настиг было Яныгина у озера Ветренного, но тот опять ускользнул и повел своих головорезов в поселок Иня. Там его поджидал Пшеничный.

В последней схватке с бандитом победили красноармейцы, а Яныгин опять бежал на озеро Ветренное. Матерый волк запутал следы и в глухомани чувствовал себя безопасно. В белые ночи на легкой «ветке» ездил он по озеру, добывая пищу.

В одну из прозрачных ночей Яныгина догнала «ветка» старого Элляя. Винчестер Элляя славился по всему побережью своим безотказным боем. Свершив возмездие, охотник вернулся в Охотск и сказал Вострецову свою любимую поговорку:

— Волк силен до капкана, вор — до рассвета…

После короткого совета было решено, что отряд Пшеничного захватит порт, Вострецов нападет на штаб, офицерские и солдатские палатки.

И опять была белая, полная неясного томления ночь, и совершенно измученный Вострецов не мог уснуть. Он сидел на камне, неподвижный и опечаленный: ему — русскому мужику — не хотелось напрасно проливать русскую кровь. Откуда-то из полумглы вынырнул комиссар Пшеничный.

— Не спится, Степан Сергеич?

— А ты почему бродишь?

— Ночь-то какая светлая, хошь книжку читай, хошь стихи пиши, все видно. Таких ночей на Волге не бывает, — вздохнул комиссар.

— А знаешь что? — оживился Вострецов. — Давай-ка напишем ультиматум Пепеляеву.

Вострецов — Пепеляеву

«И всякое ваше сопротивление с оружием в руках будет раздавлено мною как мыльный пузырь… И пролитая кровь будет на вашей совести, а не на моей, так как настоящее письмо я пишу от всего сердца…»

— Это ты хорошо сказал — пишу от всего сердца. Почему все-таки от добра и зла людей отделяет один-единственный удар сердца? — спросил комиссар.

Ультиматум, написанный Вострецовым в белую ночь, передать не удалось. Перед рассветом пал туман, бойцы Вострецова беглым шагом спустились с сопки, окружили штаб Пепеляева и солдатские палатки. В дом, где спали офицеры, ворвался с гранатой в руке красноармеец Скрыпник, а другой — Панченко— обезоружил командира роты. Сам Вострецов долго стучал в дверь генеральской комнаты.

— Кто там? — спросил из-за двери сонный голос.

— Я командир красного отряда…

За дверью сухо покашляли, но не ответили. Вострецов приказал полковнику Варгасову:

— Вразумите генерала. Скажите ему, что сопротивление бесполезно.

Варгасов басовито крикнул:

— Охотск занят красными. Советую сдаться, брат генерал…

После минутного молчания дверь растворилась, Вострецов переступил порог большой комнаты, заставленной кроватями. Офицеры торопливо обувались, натягивали мундиры. Высокий, грузный, с черной окладистой бородой мужчина стоял у стены, заложив за спину руки.

— Кто генерал Пепеляев? — спросил Вострецов.

— Здравствуйте. Это я.

— Надо поговорить с вами наедине.

— Прошу! — Пепеляев приоткрыл дверь в другую комнату.

— Генерал! Вы знаете, что сопротивление невозможно. Пишите приказ о полной сдаче ваших дружинников, — сказал Вострецов.

Об этом напряженнейшем моменте своей военной экспедиции Вострецов после писал очень скромно:

«Он выполняет мое требование и тут же пишет приказ о сдаче. Через час обезоруженный отряд белогвардейцев, окруженный красноармейцами, выстроился перед штабом своего генерала. Под руку с Пепеляевым я вышел к ним.

— Братья, — сказал Пепеляев, — я решил сдаться командиру красной дивизии. Прошу вас разделить мою участь…»

Вострецов — Вольскому[2]

«После стоверстного перехода по тундре к порту Аян в 22 часа