Пыль грез. Том 1 - Стивен Эриксон

После того как «Пенный волк» был возвращен адъюнкт, флагманом Ордена стал «Листраль». Старейший корабль флота – почти четыре десятилетия минуло с его закладки, – «Листраль» был последним из первой линии тримаранов и сохранил старинные особенности стиля и украшений. Они придавали кораблю устрашающий вид: каждая деталь из железного дерева напоминала голову рычащего волка, а средний корпус по форме был похож на прыгающего волка; он погружался в воду на три четверти, так что пена волн стекала из раскрытой клыкастой пасти зверя.

Танакалиан любил этот корабль, любил и ряды старинных кают, выходящих к среднему корпусу, вдоль коридора первого уровня под палубой. «Листраль» мог брать лишь вдвое меньше пассажиров, чем Престолы войны второго и третьего выпуска. При этом каюты были довольно просторные, почти шикарные.

Дестрианту были отведены две последние каюты в этом, правом корпусе. В переборке между ними проделали узкую низкую дверь. Маленький закуток служил частной резиденцией Ран’Турвиана, а передняя каюта была освящена как храм Волков. Как и ожидал Танакалиан, Дестриант стоял на коленях, склонив голову, перед двухголовым алтарем. Но что-то было не так: в каюте пахло горелой плотью и жженым волосом; а Ран’Турвиан, спиной к Танакалиану, не пошевелился, когда Кованый щит пролез из коридора в каюту.

– Дестриант?

– Ближе не подходите… – каркнул Ран’Турвиан незнакомым голосом, и Танакалиан услышал, как хрипло, с присвистом, дышит старик. – Времени мало, Кованый щит. Я… полагал… что никто меня не побеспокоит, сколько бы я ни отсутствовал. – Резкий, горький смех. – Я забыл о вашей опрометчивости, сэр.

Танакалиан шагнул вперед.

– Что случилось, сэр?

– Не подходите, умоляю! – ахнул Дестриант. – Вы должны передать мои слова Смертному мечу.

Вокруг фигуры на полированном деревянном полу что-то блестело, словно Дестриант протекал со всех сторон – только мочой не пахло, а жидкость, на вид густая, как кровь, казалась почти золотой в бледном свете лампы. Танакалиана охватил настоящий страх, и слова Дестрианта с трудом пробивались через глухой стук его собственного сердца.

– Дестриант…

– Я путешествовал далеко, – сказал Ран’Турвиан. – Сомнения… растущее беспокойство. Слушайте! Она вовсе не такая. Будет… предательство. Расскажите Кругаве! Клятва… мы совершили ошибку!

Лужа растекалась, густая, словно мед, а фигура Дестрианта в мантии уменьшалась, съеживалась.

Он умирает. Во имя Волков, он умирает.

– Дестриант, – сказал Танакалиан, превозмогая страх и сглотнув при виде того, чему стал свидетелем. – Вы примете мои объятия?

В ответ раздался смех – похожий на бульканье грязи.

– Нет. Не принимаю.

Кованый щит пораженно отшатнулся.

– Вы… вы… не подходите. И никогда не подходили – еще одна ошибка Кругавы в… суждениях. Вы подвели меня, подведете и ее. Волки покинут нас. Клятва предает их, разве не понимаете? Я видел нашу смерть – одна перед вами, другие грядут. Ваша, Танакалиан. Смертного меча тоже, и всех братьев и сестер, всех Серых шлемов. – Дестриант кашлянул, и что-то брызнуло, залив алтарь жидкостью и комками слизи, сползшими в складки каменной шкуры на шеях Волков.

Фигура на полу сникла, сложилась в середине под неестественным углом. Лоб Ран’Турвиана ткнулся в пол со звуком разбиваемого куриного яйца, и лицо старика тоже смялось.

Танакалиан, не в силах отвести взгляд, смотрел, как потоки жидкости льются из разбитой головы Дестрианта.

Человек просто… растаял. Было видно, как серая мякоть вскипает и льются потоки жира.

Танакалиану хотелось заорать, поддавшись ужасу, но им овладел другой, более глубокий страх. Он не захотел принять мое объятие. Я подвел его, сказал он. Я подведу их всех, сказал он.

Предательство?

Нет, поверить не могу.

Я не предам.

Хотя Ран’Турвиан был мертв, Танакалиан все равно начал спорить с ним.

– Это ваш провал, Дестриант, ваш, а не мой. Вы путешествовали далеко, да? Полагаю… недостаточно далеко. – Он помолчал, стараясь унять дрожь. – Дестриант. Сэр. Мне приятно, что вы отвергли мое объятие. Ведь теперь я вижу, что вы не заслужили его.

Нет, он не просто Кованый щит, такой, как все, что были прежде, все, кто жил и умирал под тяжестью этого титула. Он не согласен пассивно принимать. Он готов принять смертельную боль, да, но не от всех без разбора.

Я ведь тоже простой смертный. И по своей сути способен оценить свои суждения. Понять, что ценно. А что нет.

И я не обязан быть таким же, как другие Кованые щиты. Мир изменился – и мы должны измениться вместе с ним. Должны соответствовать ему. Он вперил взгляд в кучку грязи – все, что осталось от Дестрианта Ран’Турвиана.

Будет шок. Лица, искаженные отвращением и страхом. Орден охватит беспорядок; и именно Смертному мечу и Кованому щиту придется непросто, пока среди братьев и сестер не отыщется новый Дестриант.

А пока, однако, главная забота Танакалиана – как без колдовской защиты пройти канал. По его суждению – пусть и не слишком в этот момент надежному, – это сейчас главное.

Смертный меч подождет.

В любом случае что он может ей сказать?

«Вы обняли нашего брата, Кованый щит?»

«Разумеется, Смертный меч. Его боль – со мной, как и его спасение».

Разум формирует привычки, а привычки формируют тело. Наездник ходит на кривых ногах, мореход широко расставляет ступни даже на твердой земле. Женщины, любящие теребить пряди волос, со временем привыкают сидеть, склонив голову набок. Некоторые люди во время беспокойства скрипят зубами – и за годы челюстные мышцы ослабевают, а коренные зубы стачиваются до корней.

Йедан Дерриг, Дозорный, вглядывался в край воды. Ночное небо, такое знакомое любому, кто привык бодрствовать в этот отрезок времени перед рассветом, вдруг предстало странным, лишенным ясной предсказуемости; челюсть Йедана ходила в непрерывном ритме.

Отражения бледно-зеленых комет плясали на спокойной поверхности залива, как отблески светящихся духов, обычно собирающихся в кильватере кораблей. В небе появились чужаки. Ночь за ночью они приближались, словно по какому-то зову. Появилась мутная луна – хоть какое-то облегчение, но Йедану по-прежнему не нравился странный прилив: все, что было определенным, стало неясным. Было от чего прийти в волнение.

Страдания придут на этот берег, и они не обойдут шайхов. Об этом знали и он, и Сумрак; и он видел растущий страх в слезящихся глазах ведьм и колдунов – видимо, они тоже ощущали приближение чего-то огромного и ужасного. Увы, общий страх не принес стремления к сотрудничеству: политическая борьба осталась и даже усилилась.

Дурачье.

Йедан Дерриг был немногословен. В голове у него хранилась сотня тысяч слов, которые можно составлять в практически бесконечное множество сочетаний, но он вовсе не стремился их произносить. Не видел смысла; и, по его опыту, понимание уменьшалось по мере того как росла сложность – и Йедан полагал, что дело не в недостатке навыков общения, а в усилиях и способностях. Люди живут в болоте чувств, налипающих комьями грязи на каждую мысль, замедляющих ее и лишающих формы. Внутренняя дисциплина, необходимая, чтобы противостоять таким неуклюжим тенденциям, обычно слишком жестока, утомительна и просто тяжела. Отсюда и нежелание прилагать необходимые усилия. А второе, еще более жестокое суждение связано с тем, что в мире куда больше тупых, чем умных. И трудность во врожденном таланте тупых прятать свою тупость. Правда редко проявляется честным недоумением и наивно вскинутыми бровями. Наоборот, она вспыхивает подозрительностью, намеком на недоверие или извращенным молчанием, за которым как будто скрывается напряженная работа мысли, а на деле нет ничего.