Белый ворон Одина - Роберт Лоу

И снова слабые мальчишеские руки занесли топор.

— Ну-ка дай сюда! — вмешался Рунольв Заячья Губа. — Тут требуются руки покрепче.

Мальчишка беспрекословно отдал секиру и отошел в сторону. Рунольву хватило двух махов, чтобы разрубить кровать пополам. Из полой рамы ручьем посыпались золотые монеты. Опустившись на четвереньки, Квасир, Торвир, Трост и все остальные подбирали Клерконову заначку.

В конце концов золота набрался целый мешок размером с мальчишкину голову. Большей частью это были серкландские динары с витиеватой чеканкой. Я прикинул, что каждая монета стоила почти двадцать серебряных диремов. Ценное приобретение для нас, что и говорить… Столь же ценное, сколь болезненной будет утрата для Клеркона.

Все это время мальчишка молча стоял в стороне и с серьезным видом наблюдал за нами. Я обратил внимание, что железный ошейник до крови растер ему шею. Квасир тоже это заметил.

— У Рева Стейнссона есть инструменты, — сказал он. — Можно попробовать снять его.

— Давай, — кивнул я и обернулся к мальчишке.

Наши глаза встретились, и я снова ощутил, как отчаянно скакнуло мое сердце.

— Имя-то у тебя есть? — спросил я. — Или нам тебя называть Сыном Конунга?

— Олав, — без улыбки ответил он. — Но Клеркон дал мне другое имя — Кракабен.

В комнате мгновенно воцарилась тишина. Произнесенное имя повисло в воздухе, подобно ворону в полете. Ибо им обычно нарекают многомудрого человека, постигшего тайну рун Одина. Того, кто подобно Всеотцу, не боится усесться в ногах у повешенного и сидеть до тех пор, пока не вызнает все его тайны.

Подобное имя просто так не дают… да и не принимают тоже. Я смотрел на маленького тралла и гадал, что заставило Клеркона назвать мальчишку этим зловещим именем — Воронья Кость.

Мы долго двигались вдоль побережья, пока не отыскали узкое устье реки, в котором можно было хоть немного укрыться от пронизывающего ветра. Здесь мы наконец рискнули спустить парус и высадиться на берег.

Поскольку нам долго пришлось грести против течения, то побратимы чуть не падали с ног от усталости. Все-таки нам отчаянно не хватало людей для такого корабля, как «Сохатый». Это был тяжелый и неподатливый зверь, а гребцов у нас едва ли набиралось для одной смены.

Я потел вместе со всеми на веслах — это, по крайней мере позволяло мне хоть на время отвлечься от мыслях о проклятом мальчишке. Сразу же по прибытии на драккар я поручил его заботам Торгунны, которая теперь ворковала над ним не хуже родной мамаши. Она еле дождалась, пока Рев снимет жуткий железный ошейник с шеи мальчика, и тут же принялась врачевать ссадины, которые тот оставил. Уж она их и промывала, и смазывала целебной мазью… Про обритую голову я и не говорю. Впрочем, та действительно выглядела ужасно. Похоже, брили мальчишку не единожды, и при этом особо не церемонились: старые побелевшие шрамы перемежались свежими порезами и болячками. Так что Торгунне было над чем охать и причитать.

Финн, который с некоторых пор так и лучился счастьем и довольством — еще бы, он снова побывал в набеге и вынес не какие-то там перья и желуди, а полновесное золото, — шутливо пихнул сидевшего перед ним Квасира.

— Ну что, дружище, тебе светит полная отставка? — подначил он приятеля. — Того и гляди, выбросят за борт, словно старые штаны.

И он кивнул в сторону Торгунны, которая в тот миг заботливо укутывала теплым плащом своего подопечного. Вот интересно, подумал я, стала бы она так с ним носиться, когда б знала, что этот мальчишка сделал на острове Сварти? И, более того, к каким диким поступкам подталкивал взрослых головорезов, моих побратимов? Ветер по-прежнему свистел и гнал крупную зыбь по речной поверхности. Женщины-рабыни сбились в кучу под хлипким навесом и пытались дыханием согреть покрасневшие от холода и растрескавшиеся руки. Но даже они — эти напрочь замерзшие женщины — не были так холодны, как мертвые, которых мы оставили за своей спиной.

— Да уж, — откликнулся Квасир, тяжело выдыхая слова между гребками, — похоже, Торгунна нашла сокровище. А я-то, дурак, хотел сделать ей ожерелье из своих золотых монет. Теперь уж и не знаю, стоит ли… Вряд ли она обрадуется больше чем сейчас.

— Твоя жена квохчет над мальчишкой, как старая клуша, — насмешливо сказал Финн. — Смотри, как бы тебе не пришлось в скором времени его усыновлять.

И умолк, оставив Квасира в глубокой задумчивости.

А у меня перед глазами снова встала картина: крепкие мужские ладони сомкнулись на детском тельце — белом, словно рыбье брюхо, и таком крохотном, что окровавленные руки Торкеля кажутся и вовсе огромными. Голубые глазенки вытаращены, маленький, похожий на бутон ротик разверст в пронзительном крике… Откуда-то справа доносятся не менее пронзительные женские вопли.

Воронья Кость посмотрел на исходившую в крике женщину — в глазах его светилось злобное торжество, — затем перевел взгляд на Торкеля и медленно кивнул. Хищно оскалившись, Торкель шмякнул маленькое тельце об камень. Младенческий ор мгновенно прекратился, захлебнулся в отвратительном мокром чавке, зато вопли матери стали еще громче. А я стоял и смотрел… ничего не сказал, ничего не сделал.

Не знаю, чем эта женщина провинилась перед Кракабеном. Он не стал рассказывать. Сказал только, что она — одна из женщин Ранда Стерки, значит, это был его ребенок. Скорее всего, она плохо обращалась с мальчишкой… Возможно даже, это она его столь жестоко обрила. В тот миг я не видел смысла вмешиваться. Все равно мне не удалось бы остановить кровавый хаос, который спровоцировал мальчишка. И никому не удалось бы. Так что воспоследовавшую смерть матери можно было считать актом милосердия.

Что и говорить, странный малец этот Кракабен, Воронья Кость. Потом, когда все уже закончилось, товарищи мои старались не глядеть в глаза друг другу. И дело не только в том, что они натворили — в конце концов, за плечами у них большой опыт кровавых набегов, — но еще и в той гнусной роли, которую сыграл Кракабен. Думаю, именно в этом и было все дело. Воспоминание о том, что сотворил с ними мальчишка-тралл, заставляло взрослых мужчин стыдливо отводить глаза. А я так вам скажу: если это и не было настоящим сейдом, как известно, недостойным мужчин, то уж, во всяком случае, подозрительно на него смахивало.

Еще одно доказательство магических способностей мальчишки мы получили позже, когда, мучительно продираясь сквозь ледяную кашу, двигались к устью реки. Гизур, как всегда, стоял на носу и, приставив к глазам ладонь, высматривал невидимую в тумане землю. И тут раздался голос Кракабена.

— Туда, — воскликнул он, уверенно указывая направление.

Вокруг послышались смешки, полетели шуточки в сторону Гизура («вот, мол, до чего дожил, ребенок ему дорогу указывает»). Но смех быстро смолк, когда Пай, наш впередсмотрящий, закричал, что видит по курсу дым.

— Нет, — возразил мальчишка, — не дым… Это птицы.