Тетушка, которая не умирает - Ширшенду Мухопадхай

Тут я повернулась к Прити и безжалостно спросила:

– Неужели этот твой Нитиш так сильно тебя любит?

Прити смущенно ответила:

– Ты даже представить себе не можешь. Он просто сумасшедший. Видно, он думает обо мне так же часто, как дышит.

– Вот скажи, Прити, а если бы кто-то вдруг плеснул в тебя кислотой, изуродовал тебе лицо… что если бы ты лишилась глаза и превратилась в жуткую уродину, твой Нитиш все равно женился бы на тебе? И все так же любил бы тебя?

У Прити было такое выражение на лице, что не описать никакими словами. А потом вдруг завизжала:

– О боже! Ты ведьма? Как ты можешь говорить такие гадости?

Покусывая травинку, я отрешенно сказала:

– А что ценного в условной любви, которая зависит от твоей красоты или положения? Понимаешь, не верю я в это, ни капельки не верю в такую любовь. Отношения между влюбленными очень хрупкие.

– Да ты просто дьяволица! У меня аж сердце упало. Ты хоть понимаешь, что сейчас сказала?

– Подумай над этим, Прити.

– Мне тошно.

– Ты дурочка. А значит, счастливая. В жизни только дуракам и везет.

Тем же вечером, когда мы сидели за огромным обеденным столом, дядя вдруг прокашлялся и сказал:

– Хочу кой о чем тебя спросить, Бошон. Только хорошенько подумай, прежде чем говорить.

Я отвлеклась от еды. Посмотрела на него и ответила:

– Я знаю, что ты хочешь сказать. И ответ мой такой – нет. Ни за что.

За столом все переглянулись и смолкли.

– Ладно, – очень мягко сказал дядя. – Только парень заждался. Похоже, он не собирался жениться. Но, когда родня на него насела, он сказал: «Все это время я жду только ее… впрочем, неважно». Лучше бы им сказать, что нам такое не годится.

Я пошла к себе в комнату. Там из каждого угла веяло безысходным отчаянием.

Через пару дней вечером, в праздник, объявилась Сумита. С осунувшимся лицом. Она сказала:

– На вот, примерь, сейчас поглядим, как раз тебе будет или нет.

Я примерила кофточку перед зеркалом. Просто блеск! Сумита отлично вязала.

– Нравится?

– Очень.

Сумита села. И сказала:

– Я две ночи не спала – старалась ее довязать. И все твердила себе – стоят жуткие холода… Бошон, поди, мерзнет без кофточки.

Я скривила губы.

– Чепуха! Это было не к спеху. У меня полно кофточек.

– Думаешь, я не знаю? Но я решила, ты ждешь именно эту. Тебе же ее очень хотелось.

– Ну зачем было так себя утруждать?

– Утруждать себя ради кого-то всегда в радость. Разве твоя родня не делала то же самое ради нас? Ведь моя мама только к Какиме и обращалась, когда нам чего-то недоставало.

– Когда я все это слышу, Суми, то начинаю злиться. Если кто живет в достатке, он может запросто поделиться с другими. Что тут такого?

Некоторое время Сумита молчала. А потом сказала:

– Какима обычно говорила слова, которые мне уж очень пришлись по душе. А говорила она так: «Я не могу брать себе то, чего очень хочется кому-то еще».

Знаю, знаю, моя мать – добрая женщина. И мне, боюсь, до нее ох как далеко. Она так уважает своего мужа, так печется о хозяйстве… а как ей удалось одолеть бедность – нет, мне никогда не быть вровень с ней.

Неожиданно Сумита сказала:

– Дада завтра уезжает.

Я встала перед зеркалом, разглядывая кофточку.

И Сумита мягко прибавила:

– Ты дала ему от ворот поворот?

Я ничего не ответила.

– Мы понятия не имели, что он тебя любит, – со слезами на глазах продолжала Сумита. – Кто знает почему? Я много раз спрашивала его: почему при виде Бошон ты совсем не обращаешь внимания на других девчонок? И как будто витаешь в облаках. Когда же ты успел влюбиться в Бошон? А Дада только и говорит – тебе, мол, не понять. Она сводит со мной счеты. Я даже не знаю, что он имеет в виду. А ты?

Я ничего не знала. Слышала только неумолчный скорбный стон. Он заглушал все остальные звуки.

– Дада отверг столько невест.

– Послушай, Суми, можешь передать брату кое-что строго по секрету?

– Что передать?

– Сперва поклянись, что ты больше никому не расскажешь.

– Ты пугаешь меня. Ладно, клянусь. Надеюсь, ничего страшного?

– Как раз наоборот. Ты только что дотронулась до меня – ступай домой и ополосни руки дезинфицирующим средством.

Сумита испуганно спросила:

– Но зачем?

– Послушай, я говорю с тобой потому, что доверяю тебе. Никому из домашних я ничего не говорила. Если скажу, они поднимут жуткий шум. Сама знаешь, как они меня любят.

– Говори же, Бошон! Я ужас как боюсь.

И тут я разыграла настоящую сцену. Ни слова не говоря, я прикрыла лицо краешком сари и ударилась в слезы. И потом, все чаще всхлипывая, сказала:

– У меня проказа.

– О боже!

– Я тайком ходила к врачу. И никому ничего не сказала.

Сумита буквально окаменела.

Продолжая всхлипывать, я открыла заплаканное лицо и сиплым голосом сказала:

– Расскажи все брату.

Сумита посмотрела на меня с испугом и сказала:

– Как это случилось? Ты точно знаешь?

Я закатала левый рукав и показала ей руку. Рана на ней, вся в мази, выглядела просто отвратительно. Сумита даже не решилась на нее взглянуть. Она закрыла лицо руками. И кажется, тоже разревелась.

Когда эта глупышка убежала с искаженным лицом, точно громом пораженная, я, наверное, должна была бы посмеяться. Но мне хотелось плакать. Почему же я не верю в любовь?

Когда я была молода, я часто замечала кроваво-красную розу, которую кто-то каждое утро, рано-рано, оставлял у порога нашего дома. Повзрослев, я узнала, что это делал человек, влюбленный в мою мать. Безответно, разумеется. Да, он каждый божий день бросал к ее дверям символ своего кровоточащего сердца. А я открывала на рассвете дверь и забирала розу себе. Однажды я открыла дверь слишком рано. И увидела того человека. Высокого, симпатичного, с розой в руке. Увидев меня, он чрезвычайно удивился. А потом смущенно улыбнулся. Он вручил мне розу и, не говоря ни слова, ушел. Каким же чудесным был тот денек!

Прошло немало времени с тех пор, как незнакомец оставлял розу у порога нашего дома. Неужели любовь проходит? Неужели ей знакома усталость? Неужели любовь испытывает страх?

Вечерами у нас в доме бывает неестественно тихо. Но сегодня у меня в комнате на третьем этаже и вовсе стояла мертвая тишина. Только боль разлуки со стоном разливалась кругом бурным потоком.