Тетушка, которая не умирает - Ширшенду Мухопадхай

Муж снова уснул, а мне было не до сна. И тут в темноте я разглядела краешек белого сари Пишимы.

– Маги, ну что ты спишь как медведица? Не можешь сберечь сокровища? Все к муженьку своему жмешься! Умри же, умри, умри!.. Неужто тебе совсем не совестно? Все развлекаешься! По вечерам ты наряжаешься, точно потаскуха, чтоб соблазнять своего муженька, – так пусть же тебя одолеет водянка или артрит, или чахотка! Ты превратила мужчину из этого семейства в ягненка… тьфу… тьфу… тьфу… плевать я хотела на такую любовь… тьфу… тьфу… тьфу…

Пишима металась по комнате всю ночь напролет и беспрестанно плевалась: тьфу-тьфу-тьфу. От злости она места себе не находила. Воры едва не похитили ее бесценное добро.

Я чувствовала себя виноватой. Мы жили на нижнем этаже в старом доме, и в комнате у нас была припрятана сотня с лишним бхори золотом. Мы взяли нового слугу и повара. Так что теперь мне приходилось быть начеку.

На следующий же день я купила сейф. Драгоценности Пишимы отправились прямиком туда. Ключи от сейфа хранились у меня. Мы зарабатывали деньги. В иные дни товарооборот у нас переваливал за двадцать тысяч. Сейф и тут пригодился – все безопаснее.

Спустя четыре года после замужества я едва не согрешила. Чуть не поступилась своими принципами. Однажды грянула буря и, распахнув в доме все окна и двери, перевернула мою комнату вверх дном.

Мужу приходилось часто ездить в Калькутту, Дели, а также в Бомбей и даже в Бенарес и Канчипурам. Лавка наша разрасталась. У нас работало пять служащих. Я не любила закупать что-либо в больших количествах и всегда повторяла мужу, что товары надо приобретать у прямых снабженцев, иначе покупатели будут считать нас старомодными недотепами. Это, конечно, дороговато. Зато оптовики – жулики.

К этому времени муж перестал лентяйничать, не то что прежде. Он оживился и был всегда при деле. Мы завозили товары из разных концов Индии. Мы имели дело непосредственно с ткацкими фабриками и мукомольными заводами. И мужу приходилось тогда много разъезжать. По самым утрам, а я днем.

В тот раз муж находился в Южной Индии. А я осталась бурной ночью одна и тут вдруг услышала ласковый голос:

– Ты слышишь меня?

– Слышу.

– За тобой каждый день следит какой-то юноша. Не замечала?

– Нет! – сказала я, сильно удивившись. – Когда же он успевает?

– Плутовка! Не притворяйся. Кто же этот юноша, который следит за тобой, когда ты по вечерам возвращаешься из лавки? Думаешь, я не знаю?

– Я никого не видела.

– Такой красивый малый. Съешь его живьем! Проглоти целиком! Насладись вволю! На свете нет ничего, что можно назвать грехом. Безгрешность – вздор. И думать про нее забудь.

У меня глухо забилось сердце, в горле пересохло.

– Ты такая хорошенькая, а одеваешься, как старьевщица – почему? Никогда не расчесываешься, не облачаешься в изящные одежды, ты приходишь в дом, словно недобрая весть. Почему для тебя, глупая девчонка, не существует других мужчин, кроме твоего муженька?

– Потише, Пишима! Грешно даже слушать такое.

– Тоже мне образец добродетели. Сати и Савитри в одном лице. Почему ты никогда не приоденешься? Подкрась губы, глаза, сделай прическу, надень блестящее сари – и сама увидишь. А пройдешься по улице, все так и попадают.

– Как не стыдно, Пишима!

– Забудь про стыд. Он глядит на тебя голодными глазами – зачем же ты противишься, ты, мужнина жена? Или думаешь, грех существует? Грех – лишать удовольствия свою плоть.

– Ни слова больше, я ничего не желаю слышать.

Пишима расхохоталась на всю комнату. Сердце у меня застыло от ужаса.

На другой день, когда я возвращалась из лавки домой, на улицах было пустынно. В маленьких городках люди не осмеливаются выходить из дому в такой поздний час. Я глядела прямо вперед, а думала о том, что там, у меня за спиной. Может, есть кто? Может, за мной и впрямь следят?

Тут я оглянулась. И тогда-то увидела его. Высокого юношу в пижаме и панджаби. Всклокоченные волосы, бороденка. Его лицо было отчетливо видно в полоске света, исходившего из стоявшей рядом лавки. Муж мой, конечно, был красавец, но этот юноша напоминал эдакого поэтического героя. Миндалевидные наивные глаза. И такие сладкие губы. Он шел медленно, не отрывая взора от меня.

Оставшуюся часть пути до дома я одолела почти бегом – сердце у меня стучало как кузнечный молот.

– Ну что, видела его? – спросила Пишима глубокой ночью.

– Тсс, Пишима!

– Послушай, домашний мужчина – легкая пожива. Как обыкновенное платье. Ты можешь обделать его, а потом постирать и снова носить. Но такие мужчины все равно что сари из тонкого шелка. И примерять его нужно лишь изредка.

– Как тебе не совестно!

– Ты такая красавица, и что, так всю жизнь и проживешь с одним-единственным мужчиной? Ну что ты за женщина? А ведь боги с богинями и не такое себе позволяли. Почитай «Махабхарату» – сама все поймешь. Страсть, как бурная река – она все смывает на своем пути. Главное – не попасться с поличным. Тогда с тебя и взятки гладки.

У меня из глаз брызнули слезы.

На следующий день я попросила одного из служащих, чтобы он проводил меня до дома. За всю дорогу я даже ни разу не оглянулась. Так продолжалось три дня. А на четвертый день я снова возвращалась домой одна. Ходить всю дорогу с телохранителем показалось мне глупой затеей. В конце концов, не набросится же тот тип на меня? А если ему хочется за мной следить – пусть следит.

Но не успела я сделать и пару шагов, как поняла, что за мной кто-то увязался. Неужели он?

Улучив минуту, я оглянулась через плечо. Это был он. Его лицо и сейчас было освещено. Но почему у меня глухо забилось сердце?

Нет, в этот раз я не пустилась наутек. Я шла домой обычным шагом, хотя и с трепетом в сердце.

Поздно ночью дрожащий голос Пишимы произнес:

– Ну что, разве он не красавец? А я что говорила. К чему вся эта стыдливость? Впрочем, не надо спешить. Тебе нужно обольстить его. Покрути бедрами. Кокетливо улыбнись. Пусть твои глаза говорят. Глупая, ничего-то ты не умеешь. Ты и впрямь любишь своего увальня? Он же как вареное яйцо. И за что только бог тебя так наказал? Ты такая симпатичная, такая ладная, у тебя такие игривые глазки. Ну давай же, попробуй и тогда увидишь, что это такое.

– Ты когда-нибудь оставишь меня в покое, Пишима? Что я тебе такого сделала?

– Оставь свои благочестивые речи, потаскуха! Уж я повидала таких, как ты.

На седьмой день я не выдержала. Я опять возвращалась из лавки домой. И когда почувствовала, что он опять идет за мной по пятам, в голове у меня помутилось от злости. Я резко обернулась. Захваченный врасплох, он застыл на месте. Я подошла к нему, встала напротив и крикнула:

– Чего тебе надо? Что ты увязался за мной?