Грабеж средь бела дня - Сергей Зверев

– Так ведь это грабеж средь бела дня! – всплеснула руками старушка. – Где же мне такие огромные деньги сыскать?

– А уж этого я не знаю. Кто моего ребенка будет кормить? Между прочим – вашего внука… А если не хотите со мной по-хорошему добазариться – найдем мы на вас управу, найдем. Я девушка хоть и бедная, но в натуре честная. Уже и заяву в мусорню накатала. Если я ее не заберу – ждите неприятностей. Рано или поздно вашего сына-насильника закроют и кинут в тюрьму. На суде я молчать не буду, посажу вашего Лешу, хотя его и любила. А на зоне… будет ваш сын дырявой ложкой баланду хлебать да на параше утреннюю зорьку кукарекать. Хотите, чтобы с него обвинения сняли, – ищите деньги. Да побыстрее, пока я не родила. Дом-то ваш небось многие тыщи стоит, – многозначительно заключила шантажистка и, встав у окна, выпятила живот.

– Так ведь это не я вас насиловала! – справедливо напомнила Александра Федоровна. – Если считаете, что Леша перед вами виноват, – к нему и обращайтесь!

– Короче, со мной можно связаться вот по этому телефону. – Лида положила на стол клочок бумаги с номером мобильника Голенкова. – Сроку у вас – ровно месяц.

И, не прощаясь, зацокала каблучками к двери.

Эдуард Иванович ждал ее в своем «Опеле».

– Ну, что у тебя? – спросил он, едва девушка плюхнулась в кресло.

– Короче, бабка, бля, потекла сразу, – самодовольно улыбнулась проститутка и вкратце пересказала содержание беседы.

Она почти ничего не приврала, добавив лишь вскользь: мол, старуха Сазонова оказалась настоящей ведьмой, потому что натравила на нее дикого бешеного кота.

– Послушай, папик… Что-то уж больно стремную вещь ты затеял, – обеспокоилась Лида, когда «Опель»-пикап выехал на асфальтовую дорогу. – Ведь меня в этом городе слишком многие знают. И далеко не как девочку-одуванчика.

– Заяву у тебя в райотделе приняли, – напомнил Голенков равнодушно. – Уголовное дело имеет отличную судебную перспективу. Это я тебе как бывший капитан милиции говорю. Так чего ты волнуешься?

– А если это… как ее там… экспертиза? Ну, по установлению отцовства. Анализ спермы, все такое… Тогда что? У половины города придется сперму брать для анализа!

– Ну и что? С экспертами, что ли, трудно договориться? Деньги-то все любят. В случае чего мы тебе и толковых свидетелей организуем. Которые видели, как Жулик тебя насиловал. Можем задним числом даже справку из травмпункта организовать. Куда ты якобы обращалась полгода назад… Ну, когда Сазонов тебя в кровь избил. Он-то тогда в бегах был. Какое может быть алиби у беглого уголовника? Кто ему поверит?

– А если сам Жулик… Мстить начнет? Смотри, чтобы мне потом шифроваться от него не пришлось!

– Это он от тебя должен шифроваться. И не только от тебя, – молвил Эдик многозначительно. – И вообще: не рыпайся и не суетись под клиентом. Я тебе пятьсот долларов обещал? Обещал. Ты их получила? Получила. Через пару месяцев получишь еще столько же.

– Правда?

– А разве сегодня я тебя обманул?

Шоссе, прорезавшее субтильный лесок, было пустынным. Голенков выжимал из старенького «Опеля» предельную скорость – стрелка спидометра дрожала на отметке «90».

Внезапно Мандавошка подалась к водителю корпусом и, обвив его шею руками, попыталась поцеловать взасос. От неожиданности Эдик едва не выпустил руль. Однако успел-таки снизить скорость и плавно нажать на тормоз. Легкий «Опель» пошел неуправляемым юзом и едва не перевернулся на вираже. К счастью, все обошлось: чирканув днищем об асфальт, машина плавно съехала в неглубокий кювет и остановилась.

– Ебнулась? – побелевшими от страха губами спросил Голенков.

И тут произошло то, чего бывший опер никак не мог ожидать…

– Я тебя люблю, – ласково сказала малолетка. – А можно… я тебя поцелую?

– Фу-у-у… Ну ты и ду-ура! – только и мог выдавить из себя Эдуард Иванович и, подставив щеку, сказал разрешающе: – На, целуй быстрей, да поехали.

Голенков так и остался сидеть, подставляя щеку под поцелуй…

Голова девушки мгновенно пригнулась к его животу. С едва различимым треском вжикнула «молния» брюк. Мужчина даже не успел удивиться: штаны вместе с трусами оказались приспущенными. Наманикюренные пальцы профессионально заскользили по члену, который мгновенно напрягся.

– Да ведь… люди заметят! Тут же дорога, машины ездят! – ужаснулся бывший мент, тщетно пытаясь оттолкнуть Мандавошку.

Вздохнув, словно ныряльщик перед прыжком, Ермошина мгновенно заглотила член по самый комель.

– М-м-м-ммм… не меф-фай…

Лида оказалась потрясающей мастерицей своего дела. В минете она задействовала абсолютно всю полость рта, включая гортань и гланды. Она нежно покусывала член, языком передвигала его за щеку, и там ясно и выпукло обозначалась головка… Резные вишневые губы сомкнулись кольцом и плотно заскользили вверх-вниз. Сосала она с ожесточением изголодавшегося младенца, дорвавшегося до мамкиной сиськи. Когда Голенков, почувствовав приближение оргазма, попытался отстраниться, девушка сунула руки под его зад и впилась ногтями в ягодицы. Да так и натягивала свой рот на член, пока мужчина, судорожно дергаясь, не кончил.

У Эдика звенело в ушах и стучало в висках. Рубашка мгновенно взмокла. Перед глазами плясали огненные круги, и сквозь них он видел, что коротко стриженная голова Ермошиной по-прежнему лежит у него на коленях.

Он попытался высвободиться, но тщетно: барышня вцепилась в него мертвой хваткой. Только теперь Голенков понял, за что Лида получила кличку Мандавошка. Сперму она высасывала всю, без остатка, и в этот момент ее нельзя было оторвать от ее источника даже пассатижами…

Уже подъезжая к «Золотому дракону», Эдуард Иванович с ужасом осознал: а ведь случись на дороге свидетели – и его тоже можно было бы отгружать по пресловутой сто тридцать первой статье!

– Сколько с меня? Триста рэ? – сумрачно спросил Голенков и потянулся за портмоне.

– Обижаешь, – засокрушалась влюбленная проститутка. – Я ведь тебе чисто приятное сделать хотела!

– Моя Танька всего на год старше тебя, – напомнил Эдик, но портмоне все-таки спрятал.

– Ну и что? Да ладно, не ссы, я ей не скажу. А ты такой сладкий… и такой упр-ругий! – Последнее слово Лида вымолвила с особой твердостью и эрегированностью.

– Никуда не исчезай, будь на связи, – вздохнул Эдик, поправляя брючный ремень. – Может, придется твои показания в прокуратуре закреплять.

– Какой базар? Чао, папик! – бросила Мандавошка и, интимно облизав влажные губы, вышла из салона.

Голенков дал себе слово больше никогда не вступать с барышней в интимные отношения. Хотя и предчувствовал, что в будущем нечто подобное наверняка повторится…

…Доехав до горотдела, Эдик припарковал машину и, закурив, направился к розыскному стенду. Под потечным стеклом белела свежая ориентировка: