Девушки по вызову - Артур Кестлер

Я вежливо отвечаю в том смысле, что не лучше ли ему пойти и совершить акт содомии с самим собой? Но тут он назвал цифру — я прикусил язык и вдобавок прожег сигаретой дыру в своей пижаме…

Блад очень наглядно все это продемонстрировал: в одной руке, якобы, сигарета, в другой — телефонная трубка. Даже Харриет пришлось согласиться, что презренный писака может быть забавным. Тот скомкал завершение:

— Тут и притче конец. Вашингтон, подобно Голливуду, пребывает в КРИЗИСЕ. Коллективное рыдание и размазывание соплей. Сценаристы истории оказались несостоятельными. Идет поиск свежего ТАЛАНТА для спасения политиков. Возникла потребность в ребятах с ТВОРЧЕСКИМ ВООБРАЖЕНИЕМ. Вот вы и подвернулись под руку.

Он поднес к губам бокал с вином, изящно держа тонкую ножку толстыми пальцами, довольный произведенным эффектом.

— Возможно, в этом что-то есть, — согласился Николай.

— Очень милая притча, — сказала Клэр. — Чем же все кончилось?

— Кто-то раскопал, что Байрон спал с единокровной сестрой и имел гомосексуальные наклонности. Надо же, еще до зари порнографии! Но им все равно пришлось со мной расплатиться. Чтобы компенсировать им убытки, я вписал в Золотую гостевую книгу президента компании единственное рифмованное двустишие, которое сложил за всю свою сознательную жизнь:

Мне только и осталось, что наорать

На все, что вы пытаетесь снимать!

— А вот это дурной вкус, — сказала Харриет. — Испортить такую хорошую историю!

— Я всегда так поступаю, — признался Блад. — Мазохистские наклонности, знаете ли.

Жизнь развивается по собственной хаотической схеме. Поздним вечером в зале для коктейлей задержались только профессор Бурш и Хорас Уиндхем. Ханси с Митси отправились на боковую, оставив, впрочем, “девушкам по вызову” целую батарею бутылок на полках бара. Такова традиция симпозиумов — жаль, что далеко не всех, — способствующая междисциплинарному общению.

Уиндхем осторожно, едва ли не на цыпочках, подошел к бару и налил себе большой стакан виски с водой. Бурш, прилепившийся к стойке, что-то чиркал в своей корректуре, задевая локтем недопитый стакан. Уиндхем заметил, что часть его бумаг изрядно забрызгана, и что глаза Бурша за очками без оправы больше обычного похожи на рыбьи.

— Лучшие моменты дня, — сказал Уиндхем с учтивым хихиканьем. Буршу пришлось обратить на него внимание.

— Что вы хотите этим сказать? — осведомился он подозрительно.

— Просто прибег к эвфемизму, — объяснил с улыбкой Уиндхем, прихлебывая виски. — Надоело говорить: “стаканчик на сон грядущий”. Боюсь, выпивать после ужина вошло у меня в привычку.

Бурш обдумал услышанное и изрек:

— Я предпочитаю расслабляться с помощью бурбона. Но здесь его нет. — Он взял из-под локтя стакан и, недолго думая, осушил его, словно там была одна вода. На корректуре добавилось желтых пятен.

Уиндхем вскарабкался на табурет у стойки и стал заметно выше. У него был развитый торс, но коротковатые ноги.

— Надеюсь, я не помешаю вашей медитации? — спросил он. Находясь ближе к бутылке, он налил стакан, машинально протянутый Буршем. Тот бросил в жидкость льда, но пренебрег содовой.

— Слово “медитация” не из моего словаря, — предупредил он.

— Назовем это “созерцанием”, — уступил Уиндхем. Бурш покрутил головой, истратив на этот жест гораздо больше энергии, чем требовалось.

— Тоже не то. Все это мягкотелая терминология. Мы называем это неполноценным речевым поведением, или, если угодно, сублимационной вокализацией.

— Знаю, — сказал Уиндхем. — Но не всегда же мы мыслим четкими терминами!

— Нет. То, что вы называете мышлением, есть неслышная вибрация голосовых связок. — Он позвенел ледяными кубиками в стакане и умудрился хлебнуть виски, не разжав губ. Жидкость каким-то чудом очутилась у него во рту. Уиндхем попытался представить себе, как Бурш занимается любовью с женщиной, и возникшая в его голове картина потребовала, чтобы он срочно выпил еще.

— Дети! — неожиданно выпалил Бурш. — Ребятишки… Вы педиатр?

— Вроде того. Моя специализация — младенцы.

— Младенцы вырастают в детей, дети во взрослых… Естественный процесс, — проговорил Бурш задумчиво, словно пытаясь в чем-то убедить себя самого.

— У вас есть дети?

Для утвердительного жеста Бурш снова истратил столько энергии, что хватило бы на сто таких же кивков, и уставился в свой стакан. Уиндхем уже догадывался, что будет дальше.

— Двое.

— Вы пытались применить к ним свою образовательную инженерию? Предсказывать и контролировать их поведение?

— Конечно. — Бурш еще раз кивнул и осушил стакан. Уиндхем снова налил ему и себе. — Конечно. Вот вы педиатр, может, хоть вы объясните? Сыну, Гектору-младшему, двадцать один год, блестяще закончил юридический факультет Гарварда. Год назад пристрастился к гашишу. Полгода назад перешел на героин. Дважды попадал в больницу с приступами психопатии. Двое из его дружков покончили с собой. Один бросился с моста. Дочь — Дженни, семнадцать лет. Хорошо училась в школе, потом втюрилась в поп-гитариста. Потащилась за его группой через все Штаты. Сделала гипсовый слепок члена своего гитариста, потом остальных членов в группе… Достигла в этом занятии большого мастерства. Миссис Бурш обнаружила коллекцию слепков, устроив обыск ее шкафа. Представляете впечатление?… По-моему, это естественно: сексуальное поведение имеет разные формы. Индуисты ставят в своих храмах лингамы. Не собираюсь навешивать ярлыки, но выглядит все это странновато. Вы как педиатр…

— Может, вам подлить содовой? — дружески предложил Уиндхем.

— Нет, от газа пучит живот. Я накидал вам вопросов… У вас есть объяснение?

— Мой контингент — грудные дети. Молодежью я не занимаюсь.

— Может, это влияние миссис Бурш? Она — новообращенная католичка, истово во все это верит, ходит к мессе. Посещает спиритические сеансы. Не иначе, о коллекции Дженни она узнала от духа великого вождя Чингачгука.

— Семей без проблем не бывает. Будем надеяться, что все рано или поздно утрясется, — проговорил Уиндхем утешительно. Он тоже начал хмелеть. Откровения Бурша в сочетании с алкоголем вызывали у него непривычные ощущения.

— Так и есть, ненаучное влияние миссис Бурш… — тянул свое профессор Бурш. — Павлов своими методами парадоксальной психологической обработки превращал собак в неврастеничек. При одновременной обработке двумя взаимопротиворечащими методами реципиент обязательно свихнется.

— Ничего, они обязательно возьмутся за ум, — пробормотал Уиндхем и сполз с табурета. — Не беспокойтесь. Что ж, благодарю за интересную беседу.

— Вы не ответили на мои вопросы! — возмутился было Бурш, крутя пустой стакан.

— Пора в постельку! — жизнерадостно заявил Уиндхем. — Наверное, надо выключить свет. — Он подал Буршу руку, помогая ему встать. Вываливаясь из стеклянных дверей, они походили на сержанта и майора, покидающих плац после парада.