Девушки по вызову - Артур Кестлер

И Бруно резко сел, словно желая предупредить овацию.

И таковая действительно прозвучала — вернее, жиденькие аплодисменты в исполнении мисс Кейри. Вскинув одну руку, она вопросительно взглянула на Валенти и, получив безмолвное благословение, заработала ладонями Остальные, вместо того, чтобы присоединиться к ней, поспешили к выходу — к коктейлям, обещающим успокоение.

Николай ограничился одним коктейлем. Они с Клэр первыми вошли в обеденный зал и уже развернули салфетки, когда увидели Блада, чуть ли не кубарем скатившегося по винтовой лестнице и нацелившегося на их стол. Отвесив Клэр почти безупречный светский поклон, он осведомился:

— Допущены ли скромные поэты к капитанскому столу?

— Прошу, сэр Ивлин, — разрешила Клэр, отвечая поклоном на поклон.

— Острая наблюдательность научила меня, — заговорил Блад, медленно опускаясь с ней рядом, — что этикет выбора себе места за столом, принятый на междисциплинарных симпозиумах, проистекает из сомнительной теории Чарльза Дарвина, объясняющей эволюцию случайными мутациями. Приверженцы этой теории садятся, как придется. Они подходят, как сомнамбулы, к первому же свободному стулу, который заметят, независимо от того, кто уже сидит за столом: нейрофармакологи или, наоборот, знатоки античности, в неизбывной наивной надежде завязать междисциплинарный диалог. Нет нужды уточнять, что диалог превращается в идиотскую болтовню о погоде, здоровом питании и запиленных пластинках, а то и вообще деградирует в напряженное молчание чужаков в купе поезда. Все это лишний раз демонстрирует, что человек-универсал умер вместе с Ренессансом. Теперь мы имеем дело с “вавилонским человеком”: каждый из нас что-то бормочет на собственном специфическом наречии, цепляясь за пресловутую башню, которая может в любую минуту рухнуть.

— Вздор! — резюмировала Харриет. Она появилась в разгар тирады Блада, спрятала под столом палку и опустилась в последнее пустое кресло. — Вы перепеваете Джона Донна с его “когда все рухнет, и исчезнет связь…” Он, бедняга, рвал на себе волосы, узнав от Коперника, что Земля — не центр Вселенной.

Блад взирал на нее с нескрываемой ненавистью.

— Прошу прощения, глубокоуважаемая мэм, но Донн был прав. Коперник и его приспешники дерзнули разобрать космический ребус на составные части, после чего вся королевская рать уже не смогла воссоздать целостной картины мироздания.

Харриет, решив его игнорировать, обратилась к Николаю:

— Как вам инсценировка Бруно?

Николай пожал плечами. В данный момент он лепил из вкуснейшей булочки местной выпечки фантастическое животное, смахивающее на динозавра.

— Трудно относиться к этому серьезно, как и ко всему остальному, исходящему от Бруно. Что ж, таким уж он уродился. У него действительно серьезный авторитет — недаром он состоит в консультативной комиссии и так далее. Там, наверху, к нему прислушиваются. Одному Богу известно, какие критерии серьезности у них в ходу.

— Бутылку вина, киска, — сказал Блад Митси, разливавшей по тарелкам густой гороховый суп с кусочками колбасы.

— Большую? — спросила Митси.

— Скорее, полную, киска. Вы, наверное, уже изучили мои привычки.

Николай тоже заказал графин местного красного.

— Кого и что можно вообще принимать всерьез? — повторил он воинственно.

— Мне иногда предоставляется сомнительная привилегия отужинать с известными политиками, — молвил Блад. — Недаром я — “девушка по вызову” с приставкой “лауреат”! Вот кого никогда нельзя принимать всерьез! Я хочу сказать, как людей, что бы это ни означало… Власть-то у них есть, а вот личности никакой. Они напоминают мне дрессированных тюленей в цирке: крутят носом мячи, а в мячах-то динамит.

— Ту же самую метафору можно применить и к ученым, — сказал Николай. — Когда Эйнштейн провозгласил эквивалентность энергии и массы, это никто не принял всерьез, не считая кучки умственных фокусников, жонглирующих абстрактными уравнениями в научном цирке. А потом он уронил свой мяч…

Харриет, перешептывавшаяся с Клэр, но не упускавшая ни слова из этого обмена репликами, постучала по стакану мокрой суповой ложкой.

— Если в вашей беседе есть хотя бы доля здравого смысла, то она в следующем: оба вы озадачены и смущены тем, что некие шишки по неведомой пока что причине приняли эту конференцию всерьез. Не малыша Бруно, а НАС. Вам страшно это признать.

— Интересно… — молвила Клэр.

— Прошу меня простить, миледи, — сказал Блад со вздохом, — но лично я решительно не в состоянии принимать самого себя всерьез. Неудивительно, что я напуган. Моя смелость исчерпывается способностью признать собственную трусость.

Харриет, упорно его игнорируя, снова обратилась к Николаю:

— Николай Борисович Соловьев, отец-наставник, вот и настал ваш звездный час! Не является ли эта телеграмма ответом на ваши молитвы? Смотрите, они сами выпрашивают у нас “письмо президенту”!

— Еще интереснее, — сказала Клэр, кладя руку Николаю на плечо — редкое для нее публичное проявление супружеской привязанности. — Я согласна с Харриет. Возможно, Бруно и не герой моего романа, но ты должен признать, что он — настоящая находка.

Николай в сомнении покачал головой.

— Я все гадаю, чем вызван этот внезапный интерес к нашему побитому молью собранию…

— Вот вам притча как попытка объяснения, — сказал Блад — Один из самых позорных эпизодов моей жизни — трехмесячное пребывание в Голливуде. По-моему, между Голливудом и американской столицей есть много общего. И там, и там царит атмосфера сенсационности, интриги, истерии, борьбы за теплое местечко, виляния хвостом перед бульварной прессой, и там, и там дня не проходит без кризиса. В очередной кризисный момент, в совершенно неподобающее время — в шесть утра! — в моей лондонской квартире раздался телефонный звонок. Я решил, что это один из моих юных друзей-гомосексуалистов с сообщением о только что проглоченной чрезмерной дозе снотворного — любят они это дело! Но нет, звонил президент одной из кинокомпаний-гигантов, названия которых звучат в киноиндустрии как синонимы оглушительного успеха. Мы не были знакомы, но он, конечно, позволил себе обратиться ко мне по имени, чуть ли не разрыдался у меня на плече, если только трансатлантический кабель такое позволяет…

“Кризис, — хнычет, — весь Голливуд в кризисе, размазывает сопли, в билетных кассах всего мира затоваривание! — Дальше пошли откровения не для печати: — Мы сами виноваты, Ивлин, хотите верьте, хотите нет, сами виноваты: мы тащились по наезженной колее и штамповали МУСОР, вместо того, чтобы заняться ИСКУССТВОМ. Мы подсовывали публике ПОЛОВЫЕ ОРГАНЫ, а ей, умнице, ИСКУССТВО подавай! Но для этого, Ивлин, нам нужен ТАЛАНТ! В Голливуде теперь потребность не в сценаристах-скорострелыциках, сшибающих большую деньгу, а в ТАЛАНТИЩЕ, в людях вроде ВАС! Не в дешевках, а в ребятах с ТВОРЧЕСКИМ ВООБРАЖЕНИЕМ…”

Потом он перешел к делу. Новую эру ИСКУССТВА они решили начать фильмом о жизни “одного известного английского поэта, барона Байрона. Наверное, вы о нем слыхали, Ивлин — Джордж Гордон Ноэл Байрон, шестой барон. Еще он был лордом…” Им уже выдали на заказ пять сценариев подряд, но все пять никуда не годятся, “Это все не ИСКУССТВО. Нам нужны вы, Ивлин!”