Реорганизованная преступность. Мафия и антимафия в постсоветской Грузии - Гэвин Слейд

Грузии часто используются тамошние менталитет и культура – похоже, это служит либо для того, чтобы изобразить Грузию и грузин несовременными и атавистичными, либо представить их исключительно мужественными, романтичными и свободолюбивыми – в зависимости от того, кто о них говорит и какова целевая аудитория. Альтернативное и более соответствующее действительности объяснение этой загадки начинается с того, что на исходе своего советского периода Грузия объединила одну из крупнейших «вторых экономик» с одним из худших случаев государственного коллапса в регионе после 1991 года (хуже дела обстояли только в Таджикистане). В связи с этим спрос на внеправовое управление со временем рос и оказался в Грузии исключительно высоким даже для постсоветского региона. Конечно, для объяснения такого имевшего место в грузинской культуре отклика воров в законе на потребность в удовлетворении этого спроса должны быть привлечены и другие факторы, но акцент на заинтересованности в услугах мафии, по крайней мере, является началом ответа на заданный выше сложный вопрос, без участия в эссенциалистских дискуссиях о национальных или культурных «чертах» или «грузинском менталитете».

Если говорить об устойчивости воров в законе, их деятельность на протяжении двух рассмотренных периодов обеспечивала им приток ресурсов. В сущности, воров в законе в постсоветский период следует рассматривать как растущую силу с увеличившимися ресурсами и более разнообразным портфелем заказов, чем когда-либо прежде. Однако, хотя такое положение вещей, в принципе, должно было повысить устойчивость воровских структур к экзогенным шокам, оно также оказалось связано с другими влияющими на эту устойчивость факторами, такими как конкуренция, динамика отношений с представителями государства, внутренние отношения, приверженность друг другу и контроль границ членства в отныне еще более прибыльной преступной сети. В следующих главах я рассмотрю эти элементы по очереди и начну с взаимодействия мафии и государства.

4. Хищник против хищника: государство и мафия до и после «революции роз»

8 марта 1931 года предшественник КГБ Особое государственное политическое управление, иначе известное как ОГПУ, выпустило директиву 108/65, которая предписывала тюремной системе использовать пролетариев и крестьян для участия в политических репрессиях «чуждых», то есть политических, элементов советской лагерной системы – ГУЛАГа [Емельянов 2006]. Обычные преступники считались «социально близкими» коммунистическому режиму, более близкими, чем политические заключенные. Является ли такая политика катализатором возникновения сообщества воров в законе, неясно. Сознательно ли советская власть создавала эту преступную касту и манипулировала ей в своих целях? Вопрос об истинных взаимоотношениях между ворами в законе и государством возник в момент зарождения этого преступного сообщества, и данная глава в основном посвящена этим взаимоотношениям, развивавшимся в Грузии с 1980-х годов[42]. В главе рассказывается о том, как они изменились в конце советского периода истории республики и в 1990-е годы и как борьба с организованной преступностью успешно, хотя и неоднозначно велась с 2003 года после так называемой «революции роз», которая привела к мирному свержению Э. А. Шеварднадзе. Но сначала я кратко опишу концептуальные рамки, которые буду использовать для понимания взаимодействия мафии и государства.

Сети доверия и государственное хищничество

Государства и сети доверия, будь то мафии, тайные общества, утопические общины, религиозные ордена, диаспоры и т. д.[43], обладают ресурсами, которые они используют для стратегического взаимодействия друг с другом. В зависимости от их сравнительных размеров и силы они используют различные методы. Когда это возможно, государство пытается реквизировать ресурсы сетей доверия. Как пишет Тилли: «В течение длительного исторического периода самыми стойкими и эффективными хищниками, жертвами которых становились сети доверия, были должным образом сформированные правительственные агенты, которые просто выполняли свою работу» [Tilly 2005: 86]. Тогда, когда сети доверия не подлежат подавлению, государства могут либо терпеть их, либо даже способствовать их существованию [Tilly 2005: 104–105].

Участники сети доверия, в свою очередь, могут использовать для взаимодействия с государством «восходящие» стратегии. Тилли [Tilly 2005: 104] выделяет семь таких стратегий, а именно:

1. Хищническое поведение по отношению к государству со стороны сети доверия.

2. Сокрытие себя от нежелательного внимания государства.

3. Отношения клиента и патрона, когда последний предоставляет защиту от имени государства.

4. Обман или притворное подчинение.

5. Вербовка и переход на сторону государства.

6. Договоренности при прямом и непосредственном контакте с представителями государства.

7. Роспуск сети с намерением ее воссоздания в будущем или без него.

Далее Тилли уточняет, что стратегическое взаимодействие между государствами и сетями доверия может привести к трем возможным уровням интеграции: отделению от государства, договорной связи с государством или интеграции с государством. Отделение включает в себя такие явления, как тайные, обособленные религиозные секты и монашеские ордена, хотя полное отделение знает примеры в виде пиратских сообществ, которые становятся каперами, а затем пополняют государственный флот, или независимых ополчений, которые потом объединяются с государственными армиями. Средний уровень, договорная связь, относится либо к патронатным отношениям с использованием в государственных учреждениях действующих лиц среднего уровня, либо к комиссионерской автономии, предусматривающей признание сети доверия и ее прав.

Мафии представляют собой хорошие примеры для наблюдения за подобными стратегиями в отношениях между государством и сетью доверия. В основном это связано с тем, что государство и мафия претендуют на одни и те же ресурсы, получение материальной дани от общества в обмен на предоставление защиты [Tuuii 2016; Poggi 1990; Skaperdas, Syropoulos 1995]. Исследования мафий в разных частях мира и в разное время показывают, что они использовали целый ряд «восходящих» стратегий Тилли в переговорах, связанных с конкурентными в своей сути отношениями с государством [Reuter 1995; Rawlinson 1997; Milhaupt, West 2000; Jacobs et al. 2001; Schneider, Schneider 2003; Hill 2006; Kupatadze 2012][44].

Однако было бы ошибкой рассматривать мафии и государства как некие монолитные образования без оценки их составных частей [Hill 2006]. Вместо того чтобы исследовать всеобъемлющие стратегии группового уровня, будет более плодотворным анализировать взаимодействие государства и мафии на уровне индивидуальностей, отношения на котором могут быть прагматичными и включать в себя стратегию «услуга за услугу». Однако при их достаточно широком распространении прагматические связи между отдельными представителями государства и мафиози могут перерасти в нежелание на государственном уровне проводить антимафиозную политику. Политики могут предположить, что агрессивная кампания против мафии может привести к конфронтации или подтолкнуть организованную преступность к перетеканию в другие области, что повлечет за собой большие издержки, чем постоянная терпимость к присутствию мафии [Celentani et al. 1995; Reuter 1995]. Государственная машина также может быть наводнена влиятельными личностями, для которых наступление на мафию принесло бы ущерб личным материальным интересам [Kupatadze 2012]. Решение о борьбе с мафией также может быть обусловлено другими факторами макроуровня,