Я тебя уничтожу - Евгения Чащина

— Ты нужна ему, — пожал плечами просто, говоря, как есть.

Я сразу же отстранилась и приосанилась.

— Он красноречиво дал понять, что я ему не нужна, так что избавь меня от сантиментов.

Больше, чем по Джою, я скучала только по Камаеву. А он со своей стороны сделал всё, чтобы меня оттолкнуть. После того эпизода в больнице, я переступила через гордость и попыталась предпринять ещё одну героическую попытку, но меня даже слушать не захотели. И я решила — ну и к чёрту.

— Он запил опять.

— Это в вытрезвитель, а не ко мне.

— Алина, я пошёл тебе навстречу, когда ты звонила две недели назад и просила помочь тебе увидеть его. Он лишил меня премии за это. Пойди и ты мне навстречу сейчас и поехали.

Он прав. Это меньшее, что я могу сделать.

— Но будь готов через пять минут вести меня обратно, — предупредила сразу. — И заедем ко мне, мне нужно привести себя в порядок.

Спустя час я снова была в месте, по которому скулило моё сердце. С болью прошла мимо доберманов во дворе, тут же вспомнив своего. Решительно вошла в дом, направляясь в гостиную. В гостиную, где он спал прямо на диване, средь бела дня, свесив руку, которая держала за горло бутылку коньяка даже во сне.

— Мило, — заключила, поджав губы, подошла к мужчине и попыталась забрать бутылку.

- Пошел на хер, Евгений, ты уволен! — дернул рукой Камаев, но не пошевели свою персону.

— Это ещё в честь чего? — спрашиваю недовольно и вырываю бутылку из рук мужчины.

— Какого хера? Ты свою подстилку ко мне в дом притащил?! Вали трахай Алину в своей сраной тачке, Никонов! — взмахнул кулаком, лицом пытаясь бороться с подушкой.

Я просто не верю в услышанное, а потом сама себе поражаюсь: чему удивляться. Фантазёр блин.

— Не проймешь, — усмехаюсь. — Вставай, давай. Сейчас будет ликбез от подстилки, скотина пьяная.

С душей ввалила ему по спине.

— Встань и посмотри на меня, пока я пламя не извергают!

— Пошла вон, ненавижу тебя! — взмахнул рукой, что елее увернулась.

Эта скотина свалилась на пол, перекошенным лицом посмотрела на меня

— Это взаимно, — рычу я, и только хочу открыть рот, как за моей спиной раздаётся голос Жени.

— Аль, я очевидно ошибся. Тебе лучше уйти.

Он хмуро смотрит на своего работодателя, который только что поднял руку на меня. Я могу только представить, как ему, доброму и адекватному парню, это не понравилось.

— Никонов, я тебя пристрелю! Нахрена ты ее сюда притащил? Похвастаться?

В нас летит подушечка с дивана.

— Можете не скрывать, что трахаетесь, я вас в парке видел, вы жрали мороженое

Женя сначала опешил, потом скрестил руки на груди, прислонив одну к лицу и тяжко вздохнул, я сразу расхохоталась.

— Вот так шлюхами и становятся. Поела мороженого в парке — всё, приехали. Иди, Жень. И не заходи, даже если услышишь его крики.

— Уверена?

— На сто процентов, — мило улыбаюсь и охранник кивает, покидая гостиную.

Я подошла и встала над Игорем во весь рост, посмотрела на него сверху вниз.

— А теперь внимательно слушай меня. Ещё раз поднимешь на меня руку — я тебе спящему её отрублю. Это первое. Второе. За всю свою жизнь я трахалась с двумя мужиками — Ванькой Петровым, одноклассником, летом после выпускного, без света и под одеялом, и с тобой. Ещё раз запоешь про шлюху — рот заклею и будешь только мычать, когда я буду делать так, — резко опускаюсь на колени, сжимая его член, который немедленно откликается на моё прикосновение.

— Я не слепой и вижу даже с этой позиции, какие у тебя красивые сиськи. Таких баб трахают много и качественно, — злобно морщится, когда я сжимаю его член, — довольна? Он хочет трахать только тебя, сука!

— Спасибо, — ядовито скалюсь, — они у меня от мамы и из-за них я страдаю всю свою гребанную жизнь, потому что каждый второй мужик на моем пути рассуждает так же по конечному как и ты! И именно благодаря им, твой сраный телохранитель чуть не натянул меня со своим дружком в темном переулке. А до этого твой сын заволок меня в машину и хотел принудить к сексу. Как думаешь, я очень рада такому дару природы?

— Давид не насильник! Он просто влюбился, а такие, как ты, только крутят мужиками! — гаркнул Камаев и сжал мое запястье до боли.

Я не реагирую на боль. Я слишком долго молчала и позволяла ему нападать на себя, сейчас мне важно выговориться и быть услышанной.

— Я представляю, как тебе тяжело это слышать, и хотела бы, что в реальности всё было так, только одно но: в день аварии я видела твоего сына в первый и последний раз. Я не знала даже, что он учится в нашем университете на курс младше. Я вообще его не знала. Как и он меня. Но он был пьян, прям как ты сейчас, затолкал меня в свою тачку и совсем не в любви мне признавался, а в каких позах планирует меня иметь. Ты не представляешь себе дежавю, которое я испытала, когда меня затолкали в твой Мерседес. Не представляешь, как сильно я ненавижу то, как ты поступил со мной тогда, в начале. Но хуже всего? Из всех мужиков, что пытались взять меня, лишь тебе удалось, и я ненавижу то, что я хочу тебя.

— Ты долбанная извращенка! — Камаев пытается вырваться, сбрасывая мою руку с себя.

— Как и ты, — грублю в ответ. — Думаешь, это самое худшее? Нет. Самое худшее, это не то, что я хочу тебя. Самое худшее, это то, что когда в тебя выстрелили, я почувствовала, будто выстрелили в меня. И когда меня уже почти насиловали, я улыбнулась, потому что думала что ты умер, и знала, что если я умру — я увижу тебя. Не маму, тебя!

Я сползаю с него, упираюсь спиной в диван и закрываю глаза. У меня чувство, будто мне вспороли грудину и всё всплыло наружу. А я не знаю, что с этим дальше делать.

— Тебя мало наказывали в детстве? — кривятся его губы в злой насмешке, — ты пришла наступить на те же грабли? Если ждёшь, что я упаду к твоим ногам, то разочарую. Мне никто не нужен. Отдай мое пойло и свали, женщина.

— Ты итак лежишь у моих ног, — закатываю глаза, вытягиваю ноги и укладываю на его сильное, глупое тело. — Видел. И так могу сделать. А захочу, и так, — резко меняю рокировку, оказываясь сверху на нём, ногами зажимаю руки, которые могут меня скинуть, рукой сжимаю горло, как он сжимал моё из раза в раз, и чётко и с нажимом шиплю, — не беси.

— Я же тебя сейчас трахну и буду трахать так, что взвоешь от боли, сука, — бесится Камаев, — лучше беги, дрянь!

— Вот это мой мальчик, — внезапно даже для себя довольно скалюсь, склоняюсь к его губам, — когда ты поймёшь, что я тебя не боюсь, нам обоим станет легче. А ещё я не уйду, хоть лопни. Поэтому, — хватаю подол своей кофты и стаскиваю её, отшвыривая к камину, — хватит валяться и смешно бушевать. Я соскучилась.