На поверхности - Серена Акероид

И этот момент не был исключением.

Адам

Тогда

Когда я не увидел Теодозию на следующее утро после нашего разговора о культуре ее народа, я догадался, что что-то случилось.

Что еще хуже, я понял, что ничего не могу с этим поделать.

Я не знал, где она живет, у меня не было номера ее мобильного телефона, потому что у нее его просто не было.

Я ничего о ней не знал.

Ничего.

И она была для меня кем угодно, но только не ничем.

Я начал тренировку, думая, что Тея, возможно, опаздывает и что она нырнет, пока я буду заниматься, только ничего не произошло.

Ее не было в Центре.

Совсем.

Пока я пил дерьмовый кофе, сидя за тем же столиком, за которым мы сидели вместе последние несколько дней, в голове начали вертеться глупые мысли.

Неужели Каин настроил ее против меня?

Неужели он что-то с ней сделал?

Он ненавидел меня, я это знал. Этого достаточно, чтобы навредить тому, кто мне дорог?

Я и так дошел до какого-то безумного уровня, чтобы убедить брата в том, что моя жизнь идет как обычно. Один большой круговорот из школы и тренировок. Но я ведь не показал, что Теодозия дорога мне, не так ли? Кроме того, что пялился на нее, но, черт подери, я был парнем, мы пялились. Я всегда смотрел на девушек в школе, когда они были рядом. Когда вчера мы тусовались в торговом центре с Лиамом, другом из команды по плаванию, я притворился, что запал на одну зрелую красотку. Что угодно, лишь бы пустить Каина по ложному следу.

Это было не в первый раз, когда я делал что-то необычное ради результативной тренировки. В прошлом году я готовился к полумарафону, из-за чего выходил рано утром и трусцой бежал в школу, а не ехал с Линденом, семейным водителем. Поэтому, когда я недавно сказал Каину, что подумываю заняться триатлоном, в связи с чем буду больше ездить на велосипеде, он, похоже, поверил в это.(Прим.: триатлон (троеборье) — вид спорта, представляющий собой мультиспортивную гонку, состоящую из непрерывного последовательного прохождения её участниками трёх этапов: плавания, велогонки и бега).

Поэтому… он не мог ничем навредить Теодозии, не так ли?

Черт возьми, он не знал о ней. Однако она была девушкой, которая не была им очарована. Это что-то значило для психов вроде моего брата.

Допивая остатки остывающего кофе, я смирился с тем, что она не придет, и вместо того, чтобы пойти в школу, направился к стойке регистрации.

Там был тот же самый человек, который зевал на меня из-за пуленепробиваемого стекла на днях, когда я покупал абонемент. Зная, что он видел меня с Теодозией вместе, я надеялся, что он даст мне какой-то ответ.

— Привет, — сказал я, чувствуя себя неловко, потому что это было безнадежным делом, но я должен был попробовать.

— Здравствуйте, — осторожно ответил парень, глядя на меня так, словно я собирался приставить к его голове пистолет, чтобы украсть выручку.

Не обращая на такое поведение внимания и сдерживая раздражение, я спросил:

— Не знаете ли вы, почему Теодозия не пришла сегодня?

— Откуда мне знать? — ответил он нахмурившись и, достав платок, шумно высморкался.

В этом жесте чувствовался странный вызов, словно он сморкался не в платок, а на мое лицо. Ненормальный.

Моргнув, я сказал:

— Я знаю, что она ходит сюда каждый день. Мне интересно, почему она не пришла сегодня.

Парень пожал плечами.

— Это невозможно узнать.

— У нее нет мобильного телефона, поэтому у меня нет ее номера. Указала ли она какой-нибудь номер телефона в своих документах?

— Указала, — это был полезный ответ, пока он его не испортил: — но я не могу его вам дать.

— Ничего страшного, — быстро сказал я. — Но не можете ли вы позвонить и просто убедиться, что с ней все в порядке?

Еще один вздох, за которым последовала еще одна прочистка носа — этот парень был отвратителен.

— Нет. Это против правил.

Я сжал губы и опустил подбородок. Не имея другого выхода, кроме как смириться с тем, что не узнаю, заболела ли Теодозия, пока завтра утром не вернусь в бассейн, я направился к своему велосипеду.

Перспектива ждать целых двадцать четыре часа, чтобы узнать, в порядке ли она, грызла меня изнутри.

А через три дня моих внутренностей практически не осталось.

В отсутствие Теи я тренировался еще усерднее, потребляя меньше еды, чем раньше, но каждое утро я упорно приходил в бассейн, и каждый раз что-то внутри меня умирало, когда она не появлялась.

Теодозия меня избегала?

Мудаки, которые здесь работали, ни хрена мне не говорили.

Я снял пару сотен с банковского счета, который открыли мои родители, чтобы я мог покупать вещи для школы, и хотя мне придется отчитываться за них позже, оно того стоило — у меня появился телефон. Теперь мне как-то нужно было отдать его Теодозии, чтобы такой ситуации больше не повторялось.

Потому что я отказывался верить в то, что Тея игнорировала меня.

Я просто не мог с этим справиться.

После пяти дней отсутствия контактов уровень отчаяния, который я чувствовал, граничил с безумием. Это также злило. Я не понимал, что, черт возьми, со мной происходит, но чувствовал себя перевозбужденным. Подавленным. Яростным и возмущенным.

В любом случае это было нездорово, и мой гнев был направлен на Теодозию за то, что она заставляла меня проходить через такое, но это не помешало мне приходить в бассейн еще два дня подряд.

Я пообещал себе, что после недели отсутствия контактов я все прекращу. Перестану приходить, перестану ждать. У меня уже было три «опоздания» за то, что я появлялся в школе в последнюю минуту перед звонком, и хотя мама практически распяла меня на кресте за это, мне было все равно.(Прим.: в американских школах три опоздания на урок приравниваются к одному прогулу, отрабатывать который могут заставить в выходной день).

Ничего не имело значения.

Ничего, кроме боли внутри и пронизывающего до костей холода, который я чувствовал все время, когда не был в воде, и без кучи свитеров и футболок мне всегда было чертовски холодно. А поскольку стояла теплая весна, то я выглядел странно в свитерах, которые смотрелись бы уместнее в середине зимы.

Я был брошен и должен был это признать. Мысль о том, что Теодозия избегала меня, убивала, и поэтому, черт подери, когда через восемь дней после того последнего раза я увидел ее, то метал гром и молнии, полный гнева, боли и гребаной радости от ее присутствия.

Но гнев и обида улеглись в ту же секунду, как только я увидел ее.