Утоли моя печали - Борис Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы ведете себя не по-джентльменски, месье, что дает графу право искать защиты от вашей назойливости у полиции.
Вологодов немедленно выехал на родину, месяц выжигал в себе не только любовь, но и саму память о ней, поступил на службу, в которой нашел если не утешение, то забвение. Жил одиноко, появлялся в обществе только в случае необходимости, и женщин для него более не существовало.
Он заново открыл их, повстречавшись с Наденькой Олексиной.
* * *
А Наденька вместе со своей горничной бродила по шумной, многолюдной Москве с горящими глазами и ликованием в сердце, и не подозревая, что стала необыкновенно желанной и, увы, недоступной принцессой последней сказки суховатого и – еще раз увы! – уже немолодого одинокого мужчины. Сейчас ее интересовало совсем иное – степенно обедающие из общего котла артельщики, чумазые трубочисты, звонкий выезд пожарных…
– Смотри, смотри, Феничка, гнедые понеслись!
– Стало быть, Арбатская часть выехала, барышня, – важно поясняла горничная. – Это у них гнедые битюги.
Темно-русая головка и толстая пшеничная коса, выглядывающие из-под двух одинаковых шляпок, постоянно мелькали в самых людных местах. Обладательницы их вместе с артельным людом весело хохотали над мальчишкой-штукатуром, неосторожно шагнувшим в известковый раствор; старательно перевязывали голову бородачу-плотнику, не успевшему увернуться от упавшей доски; с радостной готовностью относили записку подрядчика, которому ну никак невозможно было отлучиться даже на соседний участок. К ним скоро настолько привыкли, что стали приветливо здороваться, меж собой называя их «Феничкой с барышней».
– Варенька, там такие замечательные люди, такие интересные! Я непременно напишу о них, непременно! И нисколько не хуже, чем господин Гиляровский, вот увидишь. Дядя Роман, ты ведь меня понимаешь, правда?
Хомяков понимал, озорно подмигивая.
– Вот у них – идеи, – говорил он. – А у нас – некая сумма смутных мечтаний и туманных представлений, далеко не всегда правильная к тому же.
– Идей много, – строго предупреждала Варвара. – Только, пожалуйста, не старайся запоминать непереводимой игры слов. Даже во имя жизненной правды.
Впрочем, она беспокоилась напрасно. При девушках никогда и никто не позволял себе ни одного дурного слова. Даже когда доска упала на плотника, он только прорычал:
– Ах, чтоб тебя!..
Так что гуляний их ничто не омрачало. И бродили они до изнеможения.
– Барышня, за нами ктой-то следит, – зловещим шепотом сообщила как-то Феничка.
– Кто следит?
– Да вон, тощий такой. В гимназической фуражке.
Наденька оглянулась. Действительно, позади стоял совсем еще юный господин в далеко не новой гимназической фуражке, из-под которой во все стороны лезли упрямые завитки белокурых волос. Заметив, что на него смотрят, юноша тотчас же отвел глаза.
– Весь день бродит след в след, – пояснила Феничка. – Может, бомбист какой?
– Почему же непременно бомбист?
– Не знаю.
– Проверим. Иди не оглядываясь.
– Куда идти?
– За мной.
Наденька быстро пошла от Триумфальной к дому генерал-губернатора. Однако на подходе к Скобелевской площади народу оказалось столько, что шаг пришлось существенно укоротить. Может быть, поэтому Надя не выдержала и снова оглянулась.
Белокурый юноша упорно шел сзади.
– Прилип как банный лист, – недовольно шептала Феничка. – Может, городового позвать?
– А в чем он провинился? В том, что на тебя смотрит?
– Он на вас смотрит, барышня.
– Ну и что? И пусть себе смотрит. Вот сейчас подойду к нему и спрошу…
Наденька остановилась, повернулась лицом к преследователю и решительно уставилась ему в глаза. Юноша засмущался, опустил голову, но не ушел, и толпа толкала их почти одновременно.
«Сейчас я ему все выложу! – сердито подумала Надя. – Наглость какая!..»
Она и впрямь шагнула к нему, но гимназист вдруг странно изогнулся, словно пытаясь то ли от кого-то отбиться, то ли кого-то схватить. Возникла некая дополнительная толчея, шум, почти тотчас же раздался свисток, и к этому месту устремился рослый городовой, доселе почему-то невидимый.
– Р-разойдись! Что за крик?.. Прошу предъявить пачпорт.
– У меня нет паспорта, – растерянно сказал гимназист, поскольку последние слова городового относились к нему.
– Тогда пожалуйте в участок!
– Но ко мне залезли в карман…
– Пожалуйте в участок!..
– На каком основании? – строго спросила Наденька, к тому времени уже пробившаяся к ним. – К этому господину действительно залезли в карман.
– А вы кто такая будете, мамзель?
– Я – племянница Романа Трифоновича Хомякова. А этот господин приехал к нему из… из Костромы.
– Верно! – закричали с лесов артельщики. – Ты вон лучше карманника лови, селедка!..
– Что творится? – заворчали в толпе. – Честных людей хватают средь бела дня, а ворье что хочет, то и делает.
– И в такое знаменательное для всей святой Руси время!
– Нет, надо искать на них управу. У меня, знаете ли, третьего дня семь рублей из кармана увели…
– Из кармана, говорите?.. – растерянно спросил городовой, не зная, что предпринять для приличного отступления.
– Держи вора! – завопили с лесов.
– Держи вора! – тотчас же откликнулся городовой.
Подхватив шашку, он засвистел и кинулся куда-то в толпу. Сверху, с лесов, заулюлюкали, засвистели, захохотали. Прохожие как ни в чем не бывало тут же двинулись по своим делам, и молодые люди остались вдвоем. Но только на мгновение, потому что к ним наконец-то пробралась Феничка.
– Детина какой-то растопырился, ни тебе ходу, ни проходу, – недовольно сообщила она.
– У вас и вправду что-то украли? – строго спросила Наденька нескладного гимназиста.
– Украсть не успели, но в карман залезли. Я хотел было схватить вора за руку, только он вырвался.
– А зачем вы нас преследовали?
– Я… – Юноша очень смутился, опустил голову, и уши его начали краснеть. – Извините.
– А кто ты есть? – сердито спросила Феничка. – Почему ты из Костромы?
– Я не из Костромы.
– А барышня сказала, что из Костромы!
– Это ошибка. – Гимназист в явно тесном мундирчике снял фуражку, застенчиво поклонился. – Еще раз прошу меня извинить за назойливость, с которой я…