Твоя по принуждению - Алиса Ковалевская

— Так что, пойдёшь за меня? — погладил вдоль позвоночника, у линии роста волос. Глаза дьявольски блестели, в уголках губ играла едва уловимая тщеславная улыбка. Он и без моего ответа знал, что пойду.

— А твоя мама сошьёт мне платье? — от злости не осталось и следа. Я прижалась к нему ещё крепче, сама обняла за шею. — Она так красиво шьёт, Ард. Пожалуйста.

— Сама попроси, — его пальцы в моих волосах. — Ей будет приятно.

Он мягко помассировал мой затылок, и я, закрыв глаза, едва не замурлыкала от удовольствия. Почувствовала на губах его дыхание, обхватила второй рукой.

— Пойду, — шепнула. — Это если ты ещё хочешь знать ответ.

— Я и так знаю, что пойдёшь, — он крепче обхватил меня и поцеловал. Настойчиво, немного жёстко и зло. Только злость его не вызвала протеста — она слилась с моей, потекла по крови вместе с вином. Я тихонько застонала, царапнула его шею и приоткрыла рот сильнее, впуская его язык. Коснулась своим и сжала жёсткие прядки в кулак. Самолюбивый засранец. Но, Боже…

— Люблю тебя, — шепнула сквозь поцелуй. — Люблю тебя, хоть ты бываешь порядочной сволочью.

Наше время

Семь лет назад, натыкаясь утром на закрытую изнутри дверь ванной, я только и мечтала о собственной квартире. Злилась из-за того, что мы не могли позволить себе ничего дельного. Тогда мне казалось, что как только мы переедем, как только перестанем высматривать на полках супермаркетах предлагаемые по акциям продукты, всё будет иначе.

Да, всё стало иначе. Только теперь, шатаясь по огромной квартире Арда, я мечтала оказаться в нашей комнатёнке с крохотным балконом. Каждый день я хотела вернуть то время всё сильнее. Что дали мне прошедшие годы? Единственное — дочь. Какая ирония… Со вздохом я отвела взгляд от висящего на стене под стеклом снимка. Художественная фотография одного из мегаполисов. Должно быть, работа какого-нибудь знаменитого фотографа. Я тоже любила фотографировать. До свадьбы с Дмитрием, ещё в институте, даже ходила на курсы. Но куда уж было моим снимкам до подобного! Глупая блажь бестолковой девчонки.

Дойдя до конца коридора, я открыла одну из дверей. В льющемся из коридора тусклом свете я различила несколько стоящих в углу одна на другой коробок. Нажала выключатель. Под потолком загорелось несколько лампочек. Похоже, Рихард использовал эту комнату в качестве кладовки для хранения вещей. Сердце снова охватило горечью. Шикарная комната, раза в три больше той, что мы снимали…

— Вот так, Крис, — тяжело вздохнула я.

Горло сжало слезами, но я смогла побороть их. Вспомнила о брюнетке, цветастый палантин которой так и лежал в прихожей. Сперва мне хотелось разорвать его в клочья. Сидела на полу в коридоре и неотрывно смотрела на него. Сколько ни повторяла, что мне плевать, не помогало. Мне было не плевать. Душу разъедало болью, прятать которую от себя за яростью не было смысла.

Я дура! С чего я взяла, что у него никого нет?!

В воздухе не витало ни единой пылинки, а у меня было чувство, что всё тут подёрнуто пеленой забытья. Как и мы с Ардом. Как и всё хорошее, что было у нас когда-то. Остались только налёт досады и обид, отпустить которые было трудно. Рихард так и вовсе никогда не прощал обиды. Только тем, кто был ему очень дорог. Была ли я ему дорога? Если да, зачем он делает всё это?! Зачем?! Решил помучить меня сильнее, чем есть?!

Я прошла по комнате. Приблизилась к стеллажу и пробежалась взглядом по полкам. Одна была занята папками, на другой стояли книги: право, юридические справочники, Конституция в твёрдом переплёте…

Порывисто выдохнув, отвернулась. Подошла к шкафу и распахнула, сама не понимая, зачем. На плечиках висели костюмы. Строго по цветам — от угольно-чёрного, до пепельно-серого.

— Господи, — вырвалось само собой.

Позабыв обо всём, я тронула до боли знакомый чехол. Поняла, что руки дрожат мелким бесом. Пальцы перестали слушаться в момент, когда я расстегнула молнию.

— Господи, — повторила, прижав пальцы ко рту.

Это было платье. Белое свадебное платье с узкими длинными рукавами, украшенными по манжетам едва видимой отделкой.

Сняла его. Сжала ткань в руках. Вереницей меня закружило, отбросило назад время. Я помнила, как пришла к маме Арда, как, смущённая, показала ей кольцо. Как она поила меня чаем, снимала мерки…

Опомнилась, сидя на полу с платьем в руках. Лицо было мокрым от слёз, во рту стоял горько-солёный привкус. Кое-как заставила себя встать. Помедлила, а после нашла крохотную молнию на боку. Красивое… Это было самое красивое платье из всех возможных. Не сравнимое ни с одним из тех, что были запечатлены на снимках в бездушных каталогах.

Это платье было пронизано любовью. Каждая ниточка — любовью и прошлым, в котором жила любовь. Что же в настоящем? Ненависть и презрение, только и всего. И ещё желание Арда ткнуть меня носом в то, что осталось позади.

— Что ты здесь делаешь? — услышала я грозный рык и порывисто обернулась.

В дверях стоял Рихард. Его глаза пылали гневом, по скулам напряжённо ходили желваки.

Сколько я простояла у зеркала? Глянула в зазор между шторами, но там, как и прежде, была только темнота.

— Снимай, — он стремглав пересёк комнату. — Снимай, я сказал.

Я испуганно вскрикнула, когда пальцы его вонзились в мои плечи.

От Рихарда пахло алкоголем и дымом. Во взгляде читалась ярость.

Ладонью он прошёлся по моему боку, нащупал молнию.

— Порвёшь! — попыталась убрать его руки. — Перестань, Ард!

Принялась выворачиваться. Он сдавил мой локоть, посмотрел в глаза. Горячее дыхание щекотнуло щёку.

— Зачем ты его хранишь? — выдавила я.

Ард стиснул зубы. Я не могла понять, что происходит. Юбка платья колыхалась возле голых ног, ладонь Рихарда так и лежала на талии.

— Ты хранишь это дурацкое платье, — нервно вскрикнула я, совершенно сбитая с толку, — ставишь условия, при которых я должна выйти за тебя! Что это, Рихард?! Что?!

Его губы искривились, глаза зло блеснули. Я покачала головой.

— Если ты хотел так вернуть меня…

— Если бы я хотел вернуть тебя, сделал бы это уже давно, — с нажимом провёл рукой до самой груди.

Я похолодела, прекрасно понимая, о чём он. Вдоль спины пробежали мурашки.

— Только начерта ты мне? — обхватил грудь. Смял, потихоньку зарычав, и отпустил.

У меня подгибались ноги. Тяжело дыша, я смотрела на него, не в силах говорить.

— Что молчишь? Что молчишь, спрашиваю?! — рявкнул, заставив вжаться в стену.

— Ты пьян, — кое-как выдавила я.

— Не настолько, чтобы это мне мешало, — не касался, только смотрел с отвращением и ненавистью.

— Сколько тебе понадобилось, чтобы понять, что ты промахнулась? — опёрся ладонью о стену рядом. — Год? — хмыкнул. Нет, меньше.