Партизанка Лара - Надежда Надеждина

Вы даже один раз вместе со мной ходили. Или в бригаде мной недовольны?

– В бригаде тебя любят, тобой довольны. Но с этим самолетом хотят отправить и тебя и Фросю – всех, кому нет шестнадцати лет. Потому что воевать – не детское дело. А вы – дети.

– Думаете, дети меньше взрослых любят свою Родину?

Что-то нежное-нежное засветилось в глазах у Маши, но она сдержалась и спокойно ответила:

– Думаю, что берегут вас, заботятся о вас. Иди, девочка. Перед дальней дорогой больному надо отдохнуть.

А больной, не думая отдыхать, во все глаза смотрел на девочку. Он был счастлив, что они летят вместе, и в то же время ему было очень жалко Лару.

Кусая губы, она топталась у двери, как будто что-то хотела сказать. Но ничего не сказала, только украдкой – ведь это была их тайна – показала Мишке зажатый в руке карандаш.

И Мишка, заговорщически подмигнув, тоже показал ей свой карандаш.

Он колебался: может, сейчас спросить и записать адрес Лариной мамы? Нет, лучше он спросит потом. У них с Ларой еще будет время в самолете.

Мишка не знал, что видит Лару в последний раз.

Уже ночь завладела небом и землей, уже по лесу ходила темнота. Она, словно мох, прицеплялась к стволам деревьев, склеивала листву и траву. Ветерок шевелил Мишкины волосы, и мальчику казалось, что это притаившаяся в кустах темнота дует на него своими черными губами.

Мишка сидел под деревом на краю большой лесной поляны. На поляне были разложены лохматые вороха хвороста, похожие на огромные птичьи гнезда. Скоро они вспыхнут огнем, освещая место посадки самолету, который увезет Мишку с собой. Неужели все-таки увезет?

В темноте хрустнула ветка под ногой. Это из палатки, где лежал обгоревший летчик, вышла санитарка и окликнула Мишку:

– Дъютант, а дъютант!

– Ну чего вам? – помолчав, неохотно отозвался мальчик.

– Сидит под кустом, как еж. Шел бы лучше в палатку.

– Здесь воздух свежее.

– А ты не сбежишь?

Мишка усмехнулся. Он понимал, почему волнуется санитарка. Лететь должны были четверо, а на партизанский лесной аэродром доставили только двоих. Лара и сама скрылась, и увела с собой Фросю.

Что ж! Мишка не осуждал свою названую сестру. Втайне он даже гордился ее поступком. Если б не больная рука, и он бы сбежал. Точно!

Жаль, что разыскать Лару ему будет теперь трудно: ведь адреса ее он не взял.

Дурак! Должен был догадаться, что она не уедет, что она обязательно сбежит, что, кивая ему у двери, она с ним прощалась.

Так или иначе, но с ней он простился. И с другими партизанами. И даже с Грачиком. А вот с самым дорогим ему человеком, с командиром, проститься не смог: командир весь день был в отлучке.

Правда, ему сказали, что командир обязательно приедет на аэродром.

Но стало совсем темно, а его все нет и нет. Теперь ему уже не успеть…

Опять захрустели ветки. Кто-то, подойдя к палатке, заговорил с санитаркой.

– Так где же он? – услышал мальчик знакомый голос.

Приехал! И сразу же про него спросил.

– А я уже думал, вы опоздаете… – Мишка сиял от радости.

– По-моему, тебе известно, что я не опаздываю. – Командир осветил зажигалкой свои ручные часы. – Самое время. Сейчас будут зажигать сигнальные костры.

Запылали костры. Пламя потянулось ввысь, к небу, – земля подавала огненный сигнал. И небо ответило металлическим голосом. Оно гудело, рокотало.

Закрывая крыльями звезды, над поляной пронесся самолет.

Он пронесся еще раз, теперь уже гораздо ниже. Воющий ветер пригнул пламя костров. Трава то вставала дыбом, как шерсть испуганного зверя, то, дрожа, расстилалась по земле.

Рев моторов помешал Мишке расслышать, что именно сказал ему командир. Наверно, он сказал: «Хорошо посадил».

Пропеллер еще вращался, окруженный волнистым радужным сиянием, но уже были неподвижны упершиеся в землю колеса шасси.

Командир поздоровался с пилотом, с маленькой женщиной, которая с чемоданчиком в руках вышла из машины. Она показалась Мишке совсем молоденькой. Прямо как школьная вожатая. Даже не верится, что она врач.

– Так вот он какой, раненый мальчик! – Женщина ласково улыбнулась Мишке. – Ты еще ни разу не летал на самолете? Я знаю, тебе понравится, знаю, что мы с тобой подружимся. А сейчас, пожалуйста, проводите меня к больному с ожогами.

Двое партизан повели ее в палатку. Командир остался возле машины. Он давал распоряжения людям, которые разгружали самолет.

Мишка не отходил от командира. Когда его посадят в машину, он будет просто раненый мальчик, но пока что он самого командира бригады адъютант.

Ему хотелось, чтобы машину разгружали не так быстро, чтобы он был адъютантом еще полчасика, еще четверть часика, хотя бы еще пять минут.

Но уже принесли носилки с больным летчиком, и женщина-врач позвала Мишку.

– Будь здоров и счастлив! – сказал командир. – А за службу твою – спасибо!

Они стояли друг против друга: мужчина и мальчик. Мужчина пожал мальчику руку, как боевому товарищу. Мишка весь вспыхнул от счастья. Но не тронулся с места. И старший понял, чего ждет младший. Он шагнул вперед, и курносое мальчишечье лицо припало к его груди.

А потом Мишка, подозрительно шмыгая носом, оторвался от командира, отступил на два шага и четко, по-военному отдал честь. И командир отдал Мишке честь и держал руку у козырька до тех пор, пока мальчик не скрылся в самолете.

Самолет летел над тихим ночным лесом. Спали на ветвях птицы; елки, покачиваясь, рассказывали ветру свои скрипучие, дремучие сны.

Но не все спали в лесу в эту звездную летнюю ночь. На одной из полянок зашевелились стебли иван-да-марьи, из травы поднялась кудрявая голова.

– Фрося, проснись! Слышишь, гудит самолет!

Фрося буркнула во сне что-то невнятное.

Встав на колени, Лара всматривалась в гудящее небо. Оно было зеленоватое, в светлячках звезд.

– Счастливо, Миша! Я тебя не забуду.

И хотя девочка знала, что Мишке, конечно, не разглядеть то, что она ему показывала, но все же она протянула вверх ладонь, на которой лежал обломок карандаша.

Никто больше в деревне нищим корки не подавал. Старый хлеб кончился, новый только начали жать.

Теперь Санька приносил Лариной бабушке то грибов, то ягод из леса. А уж вязанку хвороста само собой.