Константин Великий. Первый христианский император - Джордж Бейкер

Так все и началось, как это зачастую бывает: немного поспешно, немного невнятно, немного раньше, чем все были готовы, и прежде, чем кто-либо осознал, что, собственно происходит. Все были исполнены уверенности и одновременно некоего внутреннего трепета, все были готовы идти до конца, чего бы это ни стоило, но при этом никто не знал, что принесет завтрашний день… Не все в полной мере понимали суть и значение случившегося. Константин первым же своим шагом создал прецедент, ознаменовавший начало новой эпохи. Он не признал, что был избран, – другими словами, что он получил власть и титул из рук тех, кому они изначально принадлежат, то есть римского народа. Его версия заключалась в том, что он избран самим Богом, возведен на престол своим отцом, старейшим августом, и признан римским народом (то есть армией), засвидетельствовавшим волю Бога… Однако скорее всего, его воины в подобные тонкости не вникали.

Первым делом Константин постарался обезопасить земли, ранее подчинявшиеся Констанцию. Это означало укрепление южных рубежей. С июля по октябрь (именно тогда начались основные события) все северо-западные маневренные войска со всеми «союзническими» частями и вспомогательными подразделениями были переведены из Британии в устье Роны и на альпийские границы Галлии… Из Йорка выступила в путь мощная, хорошо оснащенная армия. Никогда более, вплоть до августа 1914 года, с берегов Британии не отправлялся на войну такой военный контингент. Вероятно, перегруппировка была завершена до конца лета. Дело в том, что после дня летнего солнцестояния погода в зоне Ла-Манша очень неустойчива. Любой житель Британии, который тем летом оказался в окрестностях Дувра, где уже много веков существует маяк, зажженный тогда, мог день за днем и неделю за неделей видеть, как британская армия шла вершить историю. Военные отряды двигались по дорогам через Лондон и Кентербери – там были воины из Глостера и Честера, Карлайла и Йорка; солдаты из специальных военных лагерей; живописного вида германские «союзники», конники с берегов Рейна, лучники-азиаты, чьи луки ни один европеец не мог бы даже согнуть, – в общем, это была наглядная демонстрация мощи и мирового господства Рима. Все они по мере прибытия поступали в распоряжение офицеров, которые переправляли их через мерные волны пролива в Булонь, откуда войска начинали свой долгий путь на юго-восток.

Вероятно, это было во многом похоже на перемещение современных войск, со всеми задержками, скоплениями и путаницей; люди сидели со своим скарбом по обочинам дорог, удивляясь, почему некоторые «избранные» легионы идут дальше; колонны отходили в сторону, чтобы дать дорогу почтовым лошадям, запряженным в коляски, где сидели вооруженные вестовые, везущие приказы в дальние земли – возможно, в Никомедию, где ожидал новостей Галерий Август.

Константин написал письмо Галерию, извещая его о смерти Констанция и о том, что армия в Британии поддержала его кандидатуру. Он послал ему свой портрет в короне. Выражая сожаление по поводу того, что у него не было возможности предварительно посоветоваться с Галерием, он указывал, что у него имеются все основания стать преемником своего отца.

Зверь рычал от злости. Он не видел никаких оснований для притязаний Константина и сначала хотел приказать сжечь на костре и портрет и гонца, привезшего его. Это, однако, было лишь попыткой дать выход своему гневу, и, выслушав мнение советников, он принял произошедшее как факт. Он действовал строго в рамках принятых договоренностей, когда выдвинул Севера (по принципу старшинства) на должность августа, освободившуюся после смерти Констанция, и назначил Константина на менее почетный пост цезаря.

В тот момент Галерий не был готов предпринимать какие-то решительные шаги. Для державы, расположенной в Юго-Восточной Европе, задача завоевания Северо-Западной Европы требует длительной и тщательной подготовки. Галерий начал детально продумывать эту возможность, но он не успел закончить свои размышления, когда вихрь событий вырвал власть из его рук.

В октябре 306 года события вступили в решающую фазу. Военные проблемы, хотя и были чрезвычайно важны, являлись лишь частью общего кризиса. Римский мир столкнулся с ситуацией, когда требовалось принимать конкретные решения. То направление, которое было избрано тогда для развития военной области, области управления, торговли, религии, взглядов и мнений людей, определяло будущее Европы на многие годы вперед.

Как это часто бывает, именно в этот момент свет исторического знания меркнет. В критический момент мы остаемся в полумраке, в котором трудно что-нибудь разглядеть. Мы можем судить о действующих лицах только по их действиям; но в некоторых случаях мы можем лишь догадываться об их действиях, исходя из того, где они оказались, когда вновь вспыхнул свет… Однако можно сказать наверняка. Люди не дожидались покорно, пока мрак развеется. Они шептались, сговаривались, заключали союзы, о которых нам ничего не известно, устанавливали связи, которых мы не в силах проследить, помогали друг другу и совершали предательства – словом, делали много такого, что люди предпочитают делать под покровом темноты. Этот короткий период был подлинными сумерками богов, смертью того, что мы называем классической цивилизацией.

Если дух великого императора когда-либо вновь посетит Йорк и пройдет по местам, которые он знал при жизни, возможно, он вновь переживет момент своего отъезда, начало пути, такого длинного и неизведанного… Вот он выходит из призрачных казарм возле южного придела собора. Возможно, именно возле этого придела он садится на коня и проезжает по Стоунгейт, старой Саут-стрит. Справа от него остается ресторанчик «Терри», который расположен напротив юго-западных ворот крепости; он проезжает через Гильдхолл, где перед ним лежит уже широкая дорога, и едет по старому каменному мосту, булыжники которого уже давно превратились в пыль. На Тринити-стрит он въезжает в современный Миклгейт; у Миклгейтского бара Эборак остается позади, и на Блоссом-стрит, где сейчас с шумом ездят омнибусы и трамваи, император начинает свое долгое утомительное путешествие по прямой дороге, ведущей к Тадкастеру и дальше на юг.[23]

Все, что происходило до этого момента, было лишь прелюдией. В октябре началась реальная драма. Восстание Рима против Римской империи стало первым раскатом надвигающейся грозы. Успех Константина порождал мысли и разговоры. Чем дальше он продвигался на юг, тем отчетливее чувствовал на своем лице пламя полыхающего пожара. В Британии терпимость и нейтралитет были уместны. В Арле пришло время пересмотреть эту точку зрения.