Бессердечное милосердие - Эйприл Женевьева Тухолки

Морские Ведьмы были повсюду – молодые и старые, от только что вставших на ноги младенцев до седовласых женщин вроде Сигги. Одни ткали на огромных деревянных ткацких станках шерстяные нити, другие пекли в гигантском очаге хлеб, третьи окрашивали шерсть в цвет морской пены, четвертые молились у открытого окна. На всех были зеленые шерстяные юбки, и у всех волосы свободно спадали на спину.

Из отверстия посреди пола вверх поднималась мощная ветка Опаленного Дерева и, пройдя через другое отверстие в крыше, уходила наружу, отчего хижина казалась живой. Я почувствовала тепло, исходящее от ветки, и подняла руки ладонями вверх, и их мягкими волнами омыло тепло.

Ко мне присоединились Руна, Ови и Джунипер, и Джунипер источала радость. Из-за занавеса из ракушек появились Аарн и Саша, глаза Аарна были широко раскрыты, и даже Саша позабыла свою тихую грусть и с интересом оглядывала хижину.

Несколько ведьм узнали Джунипер и кивнули ей. Сейдж и другие наблюдатели ушли к матушке Хаш, а мы остались у дерева ждать. Одни ведьмы улыбались нам, другие смотрели на нас с любопытством, третьи спокойно занимались своим делом.

К нам подошла ведьма средних лет и указала на нашу разорванную одежду.

– Разденьтесь, я выстираю и починю вашу одежду.

Она сделала знак другой ведьме – девочке лет двенадцати. Та вышла из хижины и вскоре, застенчиво улыбаясь, вернулась с аккуратно сложенными одеждами в гладких веснушчатых руках.

Я сняла сапоги, сбросила плащ, положила на пол топор и начала раздеваться до штанов. Закончив, отбросила окровавленную одежду Сестры Последнего Милосердия и в сердцах пнула тунику, радуясь, что наконец-то избавилась от нее. Скользнула в чистую тунику морской ведьмы, шерстяная ткань которой пахла яблоками и свежим воздухом.

Я обернулась и прежде чем Ови натянула ведьмину тунику, успела заметить на ее теле шрам – тонкий и розовый, тянущийся от нижних ребер до пупка. Джунипер как-то предположила, что Ови получила его в той же битве, в которой потеряла глаз.

Тригву и Аарну тоже выдали новые туники. Льняные штаны Тригва были сшиты из плотной, искусно сотканной ткани и оттого от шипов Смертельной Ежевики почти не пострадали, но его туника была разорвана по меньшей мере в четырех местах. Он сбросил мех и разделся до пояса. Аарн сделал то же самое.

Я собрала нашу старую одежду в кучу.

– Чинить наши лохмотья нет нужды, – сказала я ведьме и, подойдя к большому очагу, бросила их в огонь, а затем с улыбкой смотрела, как простые, окровавленные туники Сестер Последнего Милосердия превращаются в золу.

Все смерти, которую мы несли в наших одеждах, все пятна крови… исчезли. Мне хотелось бы сжечь и наши плащи, но мы не могли позволить себе новые, и они нам были нужны, чтобы укрыться от приближающейся зимы.

Я почувствовала движение в воздухе. Ведьмы подняли головы и взглянули на дверь.

То была Матушка Хаш.

А была она высокой, даже выше Руны, ростом около шести футов. Несмотря на прожитые годы, кожа ее была гладкой, как фарфор. У нее был длинный прямой нос и распущенные светло-зеленые волосы, волнами обрамлявшие острый подбородок. В правой руке она держала толстую трость, сделанную из плавника, как и палочки наблюдателей.

Матушка Хаш была царственной и прекрасной. Примерно этого я и ожидала. Но еще от нее веяло вечностью, будто была она под стать морю, солнцу и звездам.

Она подошла к нам и остановилась передо мной. Склонила голову, и я склонила свою. Она выпрямилась, и я тоже выпрямилась.

– Ты веришь в морскую богиню, Джут? – спросила она. Выражение ее лица было безмятежным, но взгляд – острым и ясным.

– Да, верю.

– Ты веришь в то, что морская магия – единственная добрая и чистая магия, а все остальные магии – ложные и порочные?

Я сделала паузу.

Магия.

Сигги научила меня молиться Валькрии… но она также говорила, что молитвы неосязаемы, как воздух.

О колдовстве она ничего не говорила.

Я повторяла ее слова в молитве, но верила, что в мире есть нечто большее, чем мы, ворсы, есть еще что-то, чего мы не понимаем, как бы мы это ни называли.

– Я верю в морскую магию, – наконец сказала я. – И во все магии.

– Хорошо. – Матушка Хаш улыбнулась, и в уголках ее глаз появились морщинки. – Тогда можешь оставаться здесь сколько пожелаешь.

Она повернулась, обняла Джунипер и что-то прошептала ей на ухо. Джунипер улыбнулась, и кончик ее носа порозовел.

* * *

В тот вечер мы отслужили панихиду по Гунхильде. Панихида была простой и короткой, ее вела Матушка Хаш. Саша спела старую песню о храбрости и верности, а Джунипер прочитала особую молитву, предназначенную для тех, кто пал в бою и остался неупокоенным.

Саша не плакала. Она была Дарующей Милосердие. Она была ворсом.

Потом мы пировали на деревянной платформе, построенной возле хижины Матушки Хаш. Я сидела на скамейке, облокотившись на стол, окруженная ведьмами и Сестрами Последнего Милосердия, и слушала шум моря чуть в стороне и далеко внизу. В ночном воздухе пахло солью и слегка Опаленными Деревьями.

В дальнем конце длинного деревянного стола тихо сидела Матушка Хаш.

Сейдж была среди нас – между Джунипер и Ови. Вдалеке я видела других женщин и детей, которые ели за маленькими столиками возле своих маленьких хижин. На верхушках деревьев, словно звезды, горели свечи. Когда налетал ветер, меня касались черные листья Опаленных Деревьев, даруя моей коже теплые прикосновения.

Сейдж подняла кувшин и налила розового вина в деревянные кружки, а затем наполнила черные деревянные миски холодным белым миндальным супом. Молодая ведьма – изящная, с ямочками на щеках – поставила передо мной огромную раковину, в которой оказалась целая вареная рыба, приправленная солью, перцем и тимьяном.

– Вот. – Джунипер взяла маленькую бутылочку, извлекла из нее пробку и капнула золотисто-зеленую жидкость мне в суп, а затем и на рыбу. – Это – масло. Выжато из оливок.

– Из оливок?

– Это такие маленькие зеленые плоды, что растут в Ибере. – Джунипер улыбнулась, и все ее лицо осветилось.

Она была дома. Она была счастлива.

Я отпила из кружки. Вино было терпким, чистым и освежающим.

Однажды я уже пробовала вино. Год назад мы проявили милосердие – убили больную жену ярла. Она до последнего вздоха кричала и ругалась. Потом ярл с печальными глазами провел нас в большой зал, налил в серебряный кубок медового цвета вина и протянул кубок мне. И себе он тоже налил и выпил залпом.

– За ее смерть, – произнес тогда он тост. – И пусть же она никогда больше не встанет.

* * *

Я попробовала ведьмин суп, а потом рыбу. Они пахли солнцем и песком, а не снегом и холодом. Я ела с удовольствием, от души. Как и все мы.