Сова плавает баттерфляем - Мария Тович

– Где она? Где?

На крик прибежал папа, схватил меня в охапку и вынес из кухни.

Мама так и не повернулась.

– Леры больше нет, – тихо сказал папа. – Не говори с мамой о ней. Мама расстраивается из-за этого.

– Почему? Это же моя сестрёнка.

– Не надо больше о Лере говорить.

– Почему?

Папа убрал мне чёлку, упавшую на глаза, вымученно улыбнулся и ничего не ответил.

Больше вопросов я не задавала. Чувствовала лишь, что дышать дома стало труднее. Воздух был вязкий и тяжёлый. Казалось, что прямо у нас в квартире поселилась тёмная туча. Вот-вот должна была грянуть гроза, пролиться освобождающий дождик. Но грома не было, только гнетущее чувство, что всё это из-за меня.

Но я ведь не хотела, чтобы так случилось. Лера была такой красивой. Такой маленькой.

После того дня прошло почти двадцать лет. Но туча так и висит над моей головой. С годами она не рассеялась, а притянула ещё большую непогоду. И теперь я должна сделать то, что задумала. Мне удалось собрать остатки своей воли, чтобы решиться на это. Только бы всё получилось.

Проблемы с памятью у меня появились около трёх лет назад. Слышала как-то в передаче про здоровье, что рождение ребёнка могло повлиять. Мол, женщина в заботах о потомстве отодвигает всё остальное на второй план. Я так не думаю. Всё, что связано с Тёмой, с того момента, как его, кричащего и красного, положили мне на грудь, я помню прекрасно. Могу пересказать, какие у него были игрушки, любимые блюда в любом возрасте, как он менялся по месяцам, во сколько засыпал, во что любил играть и как удивлял меня каждый день. С ним я заново открывала для себя мир, новые эмоции – это легко откладывалось в памяти. Мне кажется, Тёма спросит когда-нибудь все подробности о себе.

Но с остальным были проблемы. Я забывала многое из того, что касалось нашей жизни со Стасом. Иногда даже не могла воспроизвести мысленно его лицо, хотя видела его ещё утром. Чтобы понять, что со мной происходит, я стала читать статьи об этом в интернете. Специалисты-психологи считают, что мозг иногда как бы стирает из памяти то, что слишком болезненно вспоминать. Так он защищает психику человека от разрушения.

Мне было что забывать.

Кафель. Такой гладкий, но, главное, холодный. Когда тебе внезапно врезали в челюсть, в голову могут прийти странные мысли – и позитивные в том числе. Как хорошо, что ванная вся отделана плиткой, успели сделать ремонт. И просто замечательно, что продавец уговорил купить эту плитку. К прохладной поверхности так приятно приложить горящую скулу. Я, наверное, сейчас похожа на ящерицу, которая прижалась к камню и не хочет шевелиться. Странное ощущение. Как будто ударили не тебя, а кого-то другого. До того непривычно, неожиданно. Но лицо-то болит. Моё лицо.

Краем глаза вижу – дверь закрыта. Его нет рядом. Медленно поднимаюсь и смотрю в зеркало. В отражении вижу растерянную женщину с растрёпанными волосами и какими-то глупыми глазами. Она мне не нравится. Её даже не жалко. Машинально собираю волосы под резинку и выхожу, как сомнамбула.

Стас сидит в комнате, уставившись в телевизор. Отстранённо наблюдает за тем, как дубасят друг друга на ринге два жилистых бойца.

Мне бы нужно обидеться, хотя бы не разговаривать с ним или собрать вещи и уйти из дома, демонстративно хлопнув дверью. Надо. Но женщина с глупыми глазами открывает рот:

– Мне… мне вообще-то больно.

– Чего? – он даже не поворачивает головы.

Стас уже давно совсем на меня не смотрит. Как будто ему неприятно видеть меня. Мой вид его раздражает.

– Ты меня ударил! – выходит жалко. Фраза заканчивается то ли визгом, то ли писком.

– Я тебя не трогал.

– В смысле? – я касаюсь своего лица. Болит уже не так ощутимо.

А может, и не трогал? Может, я сама головой ударилась?

– Я за зубной щёткой потянулся, а ты подставилась.

Нет, все-таки не сама, я помню кулак. Его глаза, полные злобы. Сузившиеся, почти незаметные зрачки. Плотно сжатые губы. Я помню. Пока ещё.

– Ты ударил меня, – повторяю я, как будто хочу убедить в этом себя, а не его.

– Если бы я тебя ударил, ты бы не встала.

Да, наверное. Он легко может проломить мне череп или сломать шею. Если бы Стас хотел ударить – ударил бы сильнее. А челюсть вроде бы и не болит больше. Наверное, он прав и всё было, как муж говорит.

– Так мы идём, как собирались?

– Я с тобой никуда не пойду. Научись себя вести сначала, – выговаривает он тоном строгого учителя, так и не повернувшись ко мне.

Я – двоечница, которая с очередной попытки завалила экзамен.

В который раз всё испортила! Зачем я взяла его зубную щётку и сказала, что кину в унитаз, если он не поторопится? Что за тупые шутки? Я – дура! Только всё усложняю. Так мне и надо.

Я стою у двери и глубоко дышу. Надо собраться, выглядеть уверенной, нацепить улыбку хотя бы. Но внутри всё сопротивляется. Соколов сказал, что Паша Кукушкин снимает эту квартиру вместе с девушкой. А вдруг она дома? Что я делаю?! Может, развернуться и уйти? И что тогда? Всё останется так, как есть. Нет, надо решаться, это не только ради меня.

Звонок резко пиликает. За дверью – тишина. Возможно, его нет дома или спит после смены. Вот и хорошо.

Я делаю шаг назад, чтобы уйти, но не успеваю развернуться. Паша открывает дверь и застывает в нерешительности. На лице недоумение, на лбу залегли напряжённые морщины. «Ну же, Паша, помоги, – мысленно молю я. – Я знаю, ты всё помнишь. Как мы с тобой вместе историю списывали, как от физрука убегали, как катались с ледяной горки. Что ты замер, как солдат английской королевы? Взрослый мальчик, а всё так же теряешься, как у школьной доски».

Не думала, что буду так мерзко себя чувствовать. И Паша… сейчас он меня злит. Своей застенчивой улыбкой, руками, спрятанными в карманы, молчанием. Ну почему он не может быть хотя бы чуть более развязным? Мне было бы легче. Я знаю ответ – потому что он меня уважает. А я недостойна уважения! Я так не привыкла!

Улыбаюсь, что-то говорю, слушаю его, но не вникаю в слова. Главное – сделать, что задумано. Но как же хочется сбежать! «Ну же, Паша, подыграй. Ты сто раз видел разных хамов и раздолбаев. Почему не набрался от них хоть немного нахальства? Хватит жаться от меня к стенке».

На секунду зажмуриваю глаза, представляю лицо Стаса. Нет, он не глядит укоризненно, не трясёт руками с вопросом: «Что же ты делаешь?» Он хищно улыбается, он доволен, что есть повод обрушить на меня свою ярость. Этот оскал придаёт мне сил. У меня всё получится. Должно получиться.

Уже поздно отступать, я всё решила. Что за жизнь у нас была, если выход лишь такой?