Черный Ангел - Джон Коннолли

— Прощай, — сказал он.

— Прощай, — ответил Синий. Почти ослепленный бензином, он нащупал открытую дверь «бьюика» и опустился на место водителя. Брайтуэлл взглянул на него, вытащил из кармана зажигалку, дождался пока пламя вспыхнет. Он бросил зажигалку в автомобиль и ушел, не оглядываясь, даже когда взорвался бензобак и темнота позади него осветилась новым разрывом. Синий покинул этот мир и был преобразован.

Все мы живем двойной жизнью. У каждого из нас есть своя реальная жизнь и потаенная жизнь.

Мы настоящие только в своей тайной жизни. Мы смотрим на симпатичную женщину, новую сотрудницу в мини-юбке, и в тайной жизни не видим ни вен, готовых разорваться под ее кожей, ни родинки, своей формой напоминающей старый кровоподтек. Она безупречна в отличие от той, которую мы оставили где-то позади себя утром, мысли о новых ухищрениях в спальне уже забыты, как рождественская свеча, и о них никто не вспомнит еще многие месяцы. И мы берем за руку новую фантазию, незапятнанную действительностью, и уводим ее, и она видит нас такими, какие мы есть настоящие.

Мы храбры и сильны в своей тайной жизни и не страдаем от одиночества, поскольку место когда-то любимых (и когда-то желанных) супругов легко занимают другие. В тайной жизни мы выбираем совсем другую дорогу — ту, которая уже предлагалась нам однажды, но от которой мы ушли в сторону. Мы живем жизнью, которой могли бы жить, которую нам заменили наши мужья или жены, заботы и печали наших детей, придирки мелких тиранов в конторе. Мы становимся тем, кем могли бы стать.

В своей тайной жизни мы мечтаем об ответном ударе. Мы направляем пистолет и нажимаем на спусковой крючок, и это не стоит нам ничего.

Нет никаких сожалений о причиненной ране, о сгорбившемся, уже слабеющем теле, которое оставляет душа. А рядом ждет тот, другой, кто соблазнял нас, тот, кто обещал, что все будет так, как хотелось бы, внушал нам, что это и есть наша судьба. И этот другой просит только одну маленькую привилегию: ему надо прижаться губами к умирающему мужчине, испускающей дух женщине и почувствовать на вкус сладость того, что исходит от них к нему. Он требует только этого, и кто мы такие, чтобы отказываться?

Имя того, другого, — сладкоголосый Брайтуэлл. Он прикормил нас историей нашего прошлого, рассказал нам, как он долго-долго блуждал в поисках тех, кто был потерян. Мы не верили ему сначала, но он знает способ убедить нас. Его слова внутри нас распадаются на элементы, всасываются нашей кровеносной системой и, в свою очередь, становятся частью нас самих. Мы начинаем вспоминать. Мы глубже заглядываем в его зеленые глаза и узнаем наконец правду.

В своей тайной жизни мы когда-то были ангелами. Мы обожали и преклонялись, и нас обожали, и перед нами преклонялись. А когда мы пали, нас жестоко наказывают вечной отметиной прошлого, всего утерянного нами, мучительной памятью обо всем, что однажды было нашим.

Мы не похожи на остальных. Нам было открыто все, и в этом откровении заложена суть свободы.

Теперь мы живем своей тайной жизнью.

Я проснулся и понял, что лежу один в кровати. Колыбель Сэм была пуста, матрасик холоден на ощупь, как если бы на него никогда не клали ребенка.

Я подошел к двери и услышал какие-то звуки, раздающиеся из кухни внизу, натянул тренировочные штаны и пошел вниз.

Через полуоткрытую дверь я видел тени, двигавшиеся в кухне, услышал, как открылась дверь туалета, затем закрылась. Женщина разговаривала. «Рейчел, — подумал я, — она спустилась с Сэм вниз, чтобы покормить ее, и говорит с девочкой, как всегда говорит с нею, возясь с домашними делами, делясь с дочуркой мыслями и надеждами». Я толкнул дверь, и кухня предстала передо мной.

У кухонного стола сидела маленькая девочка, слегка наклонив голову, и ее длинные белокурые волосы касались деревянной поверхности стола и пустой тарелки на столе перед нею, синий узор по краю которой слегка потускнел. Она не двигалась. Что-то капнуло с лица девочки и упало на тарелку, расплывшись красным пятном на ее поверхности.

«Кого ты ищешь?»

Это спросила не девочка. Этот голос, казалось, долетал до меня откуда-то из далекого, темного места и одновременно слышался совсем близко, будто кто-то невидимый нашептывал мне в ухо, обдавая леденящим холодом.

Они вернулись. Я хочу, чтобы они ушли. Я хочу, чтобы они оставили меня и дали мне жить.

«Ответь мне».

Не тебя. Я любил тебя и буду всегда любить тебя, но тебя больше нет.

«Нет. Мы здесь. Везде, где есть ты, там будем и мы».

Пожалуйста, мне нужно, чтобы вы наконец обрели покой. Все обращается в прах. Вы рвете меня на части.

«Она не останется. Она оставит тебя».

Я люблю ее. Я люблю ее, как когда-то любил тебя.

«Нет! Не говори так. Скоро она уйдет, но, когда она покинет тебя, мы все еще будем здесь. Мы останемся с тобой, и мы будем лежать подле тебя в темноте».

Стена справа от меня затрещала, на полу образовался разлом. Разбилось окно, и осколки стекла рассыпались передо мной. Каждый осколок отражал лес, и звезды, и лунный свет, как если бы целый мир распадался вокруг меня на части.

Наверху расплакалась дочка, и я побежал туда, перепрыгивая через ступеньки. Рейчел стояла у колыбели с Сэм на руках.

— Где ты была? — спросил я. — Я проснулся, а вас нет.

Рейчел посмотрела на меня. Она выглядела усталой. На ночной рубашке виднелись пятна.

— Мне пришлось поменять пеленки Сэм. Я отнесла ее в ванную, чтобы не разбудить тебя.

Рейчел положила Сэм в кроватку. Убедившись, что дочери удобно и сухо, собралась лечь и сама. Я постоял над Сэм, наклонился и осторожно поцеловал ее в лоб.

Маленькая капелька крови скатилась на лицо крошки. Я вытер кровь большим пальцем, затем подошел к зеркалу в углу комнаты. Под левым глазом торчал маленький осколок стекла. Я дотронулся до него и укололся. Уже осторожнее нащупал осколок и вытащил его. Капля крови, как слеза, стекла по щеке.

— С тобой все в порядке? — спросила Рейчел.

— Я порезался.

— Сильно?

— Нет, — ответил я. — Ничего страшного.

* * *

В Нью-Йорк я уезжал на следующий день, рано утром. Рейчел сидела за столом на кухне, на том самом месте, где ночью сидела маленькая девочка, кровь которой медленно капала, образуя маленькую лужицу на тарелке. Сэм проснулась два часа назад и почему-то неудержимо плакала. Обычно, если девочка выспалась и была накормлена, ей доставляло удовольствие простодушно наблюдать за происходящим вокруг. Уолтер особенно привлекал ее внимание, появление пса всякий раз заставляло лицо Сэм светиться. И пес предпочитал держаться поближе к девочке. Я знал, что собак иногда приводит в замешательство появление новорожденного, поскольку нарушает иерархию в доме и создает путаницу в их головах, соответственно, заставляя активно выражать неприязнь к младенцам. Уолтер вел себя иначе. Хотя он был молод, он, казалось, сразу принял на себя определенные обязательства по защите маленького существа, которое появилось на его территории. Даже накануне, в суете праздника, он не сразу позволил себе отойти от Сэм. Судя по всему, он позволил себе расслабиться и занял место подле Эйнджела и Луиса, только убедившись в постоянном присутствии Джоан рядом с девочкой.