Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак

Эта жизненная позиция со временем обрела религиозное содержание. Пасторы неустанно призывали к добродетелям умеренности и самодисциплины. Удовольствия, даже самые простые, были скоро заклеймены как греховные; излюбленными темами проповедников служили грехи «жадности» и «сладострастия». В 1655 году под жестким давлением церкви в Амстердаме были даже приняты так называемые «законы против роскоши», запрещавшие слишком большие излишества. На свадебных торжествах, например, количество гостей не должно было превышать 50 человек, а праздник не мог длиться дольше двух дней. Когда 11 мая 1772 года при пожаре амстердамского театра погибло 18 зрителей, в основном богатых горожан, повсюду было объявлено, что это несчастье есть кара Божья за безнравственность, которая имела место как на сцене, так и вокруг нее.

Однако список добродетелей и грехов, на который ориентировались в мире вдовы Пеле и который мы назвали бы сегодня «кальвинистским», не был составлен в кабинете пастора. Его источником являлась скорее деловая традиция купечества. И купечества не Лейдена или Амстердама XVII века, а Брюгге XIV или Гента XV века.

Было бы весьма познавательно для каждого, кто хотел бы лучше понять Нидерланды, провести разок выходные в бельгийском Брюгге. Кто после этого зайдет в Амстердамский исторический музей, будет поражен: Амстердам XVI века, в то время развивавшийся купеческий город со всеми его ступенчатыми фронтонами на большой рельефной карте Корнелиса Антониса, несколько портретов купцов, архитектура старой амстердамской ратуши — все это оказывается упрошенной, грубоватой имитацией того, что уже раньше можно было видеть в Брюгге.

«Весь этот комплекс голландского трезвомыслия, скаредности и умения находить компромиссы родился во фламандских и брабантских городах Позднего Средневековья», — справедливо констатирует нидерландский историк литературы Херман Плей, и все больше его коллег приходят сегодня к подобным выводам. Наше нидерландское своеобразие, как выясняется, коренится не только в средневековых и ранненововременных «плотинных товариществах», началах нашей так называемой польдерной или вообще гидротехнической модели, но, по крайней мере, в той же степени в независимой городской культуре, которая развивалась с XIII века в таких богатых городах, как Брюгге, Гент и Антверпен. После падения Антверпена в 1585 году вместе с многочисленными иммигрантами она пришла на север, а вслед за тем испытала упадок на юге из-за сильного влияния испанской придворной культуры. Однако на севере эта культура продолжила свое развитие, превратившись в тонкую и прагматичную комбинацию гражданской сознательности и личного интереса, долгое время определявшую нидерландский менталитет.

Стремление к равенству; осторожное отношение к тому, чтобы, выделяясь в какой-либо области, не вызывать слишком большую зависть; требование в любой момент быть в состоянии позаботиться о себе; постоянная склонность избегать военных столкновений, а компромисс ценить выше силы и чести; очень большая гибкость; подчас плоская деловитость; антипатия к почетным титулам и другим бесполезным атрибутам; терпимость по отношению к чужим обычаям и взглядам — все это важные или, может быть, даже жизненно необходимые качества купеческой культуры закрытого города.

Однако и в XVIII веке Нидерланды не оказались в изоляции и не остановились в развитии. Многие города сохранили определенную динамику. Вольтер, который со времени своего первого путешествия в Голландию в молодые годы охотно и часто посещал Нидерланды, окрестил Амстердам «мировым складом». «От Гааги до Амстердама эта страна — один-единственный земной рай», — писал он, восхищенный лугами, каналами и рядами деревьев, в октябре 1722 года своей приятельнице во Францию. Особенно сильное впечатление произвел на него Амстердам. «В гавани находилось более тысячи кораблей. Среди 500 тысяч жителей города [в действительности их было едва ли половина этого] нельзя сыскать ни одного бродяги, голодранца, франта или наглого грубияна. Мы встретили статского пенсионария, шедшего сквозь толпу пешком и без лакеев. Здесь не становишься свидетелем, как кто-то рассыпается перед другим в любезностях, и здесь не собираются толпы народа, если мимо проходит принц. Работа и умеренность, ничего другого они не знают».

Характерна также та энергия, с которой Нидерланды налаживали хорошие отношения с молодой американской республикой, надеясь завязать новые торговые связи с этим развивающимся континентом. Первые приветственные выстрелы в честь корабля под только что появившимся американским флагом были сделаны пушками нидерландского форта на антильском острове Синт-Эстатиус 16 ноября 1776 года. Будущий президент Джон Адаме в качестве первого посланника Нового Света в 1780 году посетил (проездом из Парижа) Амстердам и Гаагу, два главных города единственной другой эффективно функционирующей республики в мире. Он был принят с распростертыми объятиями, получил военный заем в пять миллионов гульденов, а вскоре Нидерланды признали Соединенные Штаты как независимое государство.

Риск нового военного конфликта с Великобританией воспринимался как неизбежное зло и вскоре обернулся войной, когда британцы в том же, 1780 году при захвате одного американского корабля обнаружили целый пакет компрометирующих соглашений. Из них становилось ясно, что прежде всего город Амстердам заключил серьезные договоры с мятежниками о поставках оружия и о других формах поддержки. Такие решения определялись не только торговыми интересами. Существовало большое сочувствие американскому стремлению к независимости, отчасти из-за общей неприязни к британцам, отчасти из-за исторических параллелей: нидерландской республике тоже пришлось освобождаться от власти Испанской империи в трудной борьбе — и не в последнюю очередь также из-за старых идейных связей с североамериканскими колониями.

Отчасти эти связи имели религиозный характер. Относительно либеральная республика Нидерландов часто служила промежуточной стоянкой для малых и более крупных меньшинств, которые преследовались где-либо в Европе, прежде чем они перебирались в Новый Свет. Так, например, в конце XVI века в Мидделбурге и Амстердаме обосновались несколько десятков семей, которые относились к английской секте браунистов. Это было пиетистское движение, направленное на индивидуальное и «чистое» исповедание веры и около 1580 года во главе со своим проповедником Робертом Брауном отделившееся от государственной церкви Англии.

Браун считал существовавшие церковные общины «очагами разврата», а прихожан «заложниками самого антихриста». По его учению, долг каждого христианина стремиться к наивозможной чистоте — purity — жизни и веры. Существующая церковь коррумпирована властью и деньгами. Ее место должны занять независимые общины, внутри которых каждый мог бы проповедовать и свидетельствовать об Откровении.

В Англии Брауна и его последователей вскоре стали преследовать. Он сам и многие члены его секты бежали сначала в Мидделбург, а затем в Амстердам, где сначала они жили в большой нищете. В 1620 году часть из них отправилась в город Саутгемптон, чтобы оттуда с более крупной группой религиозных сепаратистов на корабле «Mayflower» («Майский цветок») лондонской компании «Вирджиния» отплыть в Новый Свет. Половина пионеров (их было чуть более сотни) погибла в первую американскую зиму от холода и лишений, остальные тоже не выжили бы, если бы им не помогли индейцы. Однако эта экспедиция «отцов-пилигримов» стала первой попыткой англичан основать на практически неизвестном континенте гражданское поселение. Их маленькая колония Плимут признана всеми как начало того, что должно было стать новой великой державой — Соединенными Штатами.