Лучшая подруга Фаины Раневской - Павла Вульф

Он как бы снимал «благие порывы», благородные желания Лыняева, а вызванные за минуту до этого симпатии зрителей к нему улетучивались, возникало досадное чувство: чего можно ждать от такого человека?

В 3-м действии Лыняев, недовольный тем, что его потревожили и тащат на народное гулянье, не переставая ворчит, вздыхает и уговаривает отказаться от путешествия. Но когда Купавина, угадав истинную причину его нежелания, говорит: «Скажите лучше, что вам лень!», Лыняев старается оправдаться: «Я бы пошел; но там, вероятно, ваши люди гуляют, мы их только стесним…» Разрешение Купавиной остаться Лыняев – Давыдов принимает радостно, с облегчением: «Вот и прекрасно», – но тут же спохватывается, но не совсем твердо: «А впрочем, я, пожалуй». В этой маленькой сцене Давыдов показывал всю сущность Лыняева, ожиревшего от безделья и сытости помещика.

В двух последующих сценах Лыняева и Глафиры Давыдов и Савина достигали вершин артистического мастерства. Их дуэт строился так: невозмутимое спокойствие Лыняева и хищнические, захватнические свойства Глафиры. У Савиной Глафира – не обычно кокетливая девушка, желающая своими женскими чарами завоевать мужчину, а хищница, преследующая свою добычу неотступно, со всей целеустремленностью. Она изобретательна, разнообразна и цинична в своих приемах.

Сначала она как бы прощупывает, ищет уязвимое место, куда можно ужалить и где яд ее будет наиболее действенным, но все ее ухищрения вначале разбиваются о спокойствие и равнодушие Лыняева. Даже насмешки ее над ним и желание задеть его мужское самолюбие не выводят его из равновесия. Он немного обиженно, но спокойно возражает: «Вы уж очень безжалостны ко мне… Нет, я еще…» Некоторое оживление он проявляет, когда из разговора с Глафирой ему случайно удается напасть на след вымогателей Купавиной и открыть автора подложного письма. Он чувствует себя почти героем, совершившим подвиг.

Видя безуспешность своих попыток, Глафира идет в решительное наступление и хочет взять крепость штурмом. Для этого она пускает в ход самое верное, испытанное средство. Заботливо укутав в плед Лыняева, она ласково припадает к его плечу, чтобы хоть немного взволновать его. С какой вкрадчивостью и осторожностью, почти целомудренно, чтобы не спугнуть свою жертву, делала это Савина, и как непреклонно спокоен оставался Лыняев – Давыдов! И эта попытка у Глафиры сорвалась. Но она не успокаивается и продолжает атаку. Савина наделяет свою Глафиру умом и интуитивным знанием человеческой природы. Ее Глафира чутьем поняла, что пассивные натуры склонны к мечтательности, что в Лыняеве необходимо возбудить воображение.

Сначала Лыняев – Давыдов слушает выдуманный рассказ Глафиры, блаженно улыбаясь, как ребенок слушает нестрашную сказку няни. Он убаюкан голосом и близостью Глафиры, он растворяется в блаженстве. «Ну и что ж еще, и чего ж еще?» – в сладком дремотном упоении говорит он, не подозревая никакой опасности, никаких коварных умыслов со стороны Глафиры. Но вот в рассказе нарушается спокойное течение жизни. Всякое изменение для Лыняева неприятно и тревожит его. Он ворчливо говорит: «Ах, черт возьми, как это скверно!»

На реплику Глафиры: «Я выхожу замуж» – Давыдов, войдя в роль обманутого любовника, откидывал плед и взволнованно спрашивал: «За кого?» – «Ну, хоть за Горецкого». – «Отличная партия!» – сердито, презрительно фырча, произносил Давыдов. Савина, непрерывно следя за каждым движением, предчувствуя близость победы: «Да уж, кончено, я решилась». Лыняев – Давыдов искренне возмущен, оскорблен, он не на шутку страдает, отождествляя себя с обманутым любовником. «Это бессовестно! Все это притворство!» – говорит он раздраженно, взволнованно.

«Клюнуло!» – выражало лицо Савиной. Но это вульгарное «клюнуло» Савина доносила до публики не грубо, а почти намеком, с изяществом. Вообще все выразительные приемы Савиной были тонки и отличались большой строгостью: едва уловимая усмешка глаз под слегка поднятой бровью, легкий поворот головы, движение плечом, и все. Но как это было доходчиво, просто и понятно!..

Убедившись, что жертва уже трепещет в ее хищных руках, Глафира – Савина смиренно соглашается уступить, торжествуя свою мнимую победу. Давыдов закутывается опять в плед, усаживается поудобнее и успокоенно говорит с видом победителя: «Ну, вот то-то ж». Льстиво, покорно говорила Савина – Глафира: «Что делать, у мужчин такие твердые характеры». Та серьезность, с которой произносила Савина эти слова, насыщая их юмором, вызывала восторженную реакцию в публике. Юмором, этим божественным даром, Савина владела в такой же мере, как и Давыдов.

Продолжая фантазировать, Глафира рисует супружескую жизнь и как бы дает обещание ничем не нарушать холостых привычек супруга. На такой вариант супружеской жизни он почти согласен, сопротивление Лыняева сломлено, он размяк окончательно от приятной шутки, от близости хорошенькой женщины, от ее вкрадчивого голоса. Весь дуэт Давыдова и Савиной, при полном отсутствии сексуального элемента, был полон мягкого юмора, грации и жизненной правды.

Оставшись один, Давыдов в первой фразе монолога блаженно переживает беседу с Глафирой. Но сладкий сон кончился, наступает пробуждение. Глафира ушла, унеся с собой приятную сказку. Ее обаяние и власть над ним испаряются. Действительность со всеми опасностями пугает Лыняева. У Давыдова исчезает блаженная улыбка, лицо испуганное, растерянное. «Ведь вот долго ли! – говорит он. – Посидишь этак вечера два с ней и начнешь подумывать; а там только пооплошай, и запрягут…» И тут же, со свойственной его натуре жаждой успокоения, он утешает себя мыслью, что она идет в монастырь, но все же решает спастись бегством. В этом монологе Давыдов обнаруживает всю бесстрастность, всю дряхлость души Лыняева. Отказ от жизни, которая манит, во имя лени и безмятежного покоя.

В 4-м действии с разговоре с Беркутовым Давыдов подчеркивает всю никчемность, нежизнеспособность Лыняева. Рядом с практичным, жуликоватым Беркутовым ребячливый идеалист Лыняев в исполнении Давыдова казался трогательным.

После ухода Купавиной и Беркутова, оставшись один, Давыдов уютно устраивается, чтобы вздремнуть. Позевывая, он с вкусом расхваливает холостую жизнь. Последние слова монолога он сладко бормотал в полусне. Потом раздавался легкий, чуть слышный храп…

Неожиданный приход Глафиры нарушает сладкую дрему. Давыдов вскакивает в ужасе, просит пощады, хочет вырваться из цепких рук Глафиры, но петля ловко затягивается нежными ручками хищницы, и он сдается. Эту сцену Давыдов и Савина проводили с таким тончайшим комизмом, что весь зрительный зал разражался безудержным смехом и несмолкаемыми аплодисментами.

В последнем, 5-м действии Лыняев совершенно уничтожен властной Глафирой. Он потерял не только человеческое достоинство и свой либеральный апломб, но и способность думать и говорить. Он тих, смирен, бессмысленно повторяет слова Глафиры, становится жалким и смешным.

Неизгладимое впечатление оставлял Давыдов в роли Подколесина в пьесе Гоголя «Женитьба». Его Подколесин не ленивый, инертный человек, как Лыняев. Он ведет холостую жизнь не потому, что больше всего на свете ценит покой, как Лыняев, не эгоизм сибарита лишает его радостей семейной жизни.

Подколесин Давыдова – робкий, не уверенный в себе человек, и это мешает ему осуществить самую страстную мечту – женитьбу. В первой же сцене со Степаном он переживает радостные, волнующие приготовления к свадьбе. Он наслаждается разговорами со свахой, но как только дело доходит до необходимости реализовать свои желания, он ищет отступления. На совет свахи ехать сейчас же смотреть невесту он говорит: «Теперь? А вон видишь, как пасмурно. Выеду, а вдруг хватит дождем». Чудесны были у Давыдова эти переходы от приятного созерцательного состояния к испугу перед неизбежной необходимостью действовать. Он не в силах побороть свою застенчивость, нелюдимость, хотя и сознает, что время идет, молодость уходит… Все эти мысли можно было прочесть на лице Давыдова, когда он с волнением и неподдельной тревогой внимательно всматривался в зеркало, боясь найти у себя седой волос – признак старости, а с ней утратить возможность женитьбы.