Это случилось в полночь - Кейт Лондон

Микаэла беспокойно пошевелилась, ее руки подтянулись к лицу, в этой позе она напоминала спящего ребенка. Окружающая тишина эхом отозвалась на песенку, которую, не просыпаясь, промурлыкала Микаэла – Харрисон узнал подарок Захарии своему сыну, наследие Лэнгтри.

«Неж-но и не-спеш-но… утро подкрадется…»

Звук собственного голоса разбудил Микаэлу, и она села, поеживаясь.

Кошка, зашипев, отпрыгнула от нее, словно почуяла преследующего зверя. Харрисон узнал беспомощное отчаяние, проступившее на лице Микаэлы. Подобное чувство он испытывал с того самого дня, когда его отец открыл ему все грязные тайны.

На лице Микаэлы выступили бисеринки пота, прекрасная кожа была слишком бледной, на ресницах блестели слезы. Харрисон не слишком-то умел утешать, но ему мучительно хотелось обнять ее.

– Микаэла…

Она опустила голову к коленям, обхватив их руками. Судорожные вдохи были слишком знакомы Харрисону – так ночные кошмары сражались с реальностью, – нужно было редкое самообладание, чтобы отправить их назад в темноту.

Микаэла выпрямилась, дрожащей рукой налила себе вина и залпом выпила его. Затем наполнила еще один бокал и теперь уже пила медленно, пристально глядя на огонь.

– В последнее время я сплю очень плохо. В Нью-Йорке я была… так далеко от всего этого. И вот теперь здесь все воспоминания словно ожили. Я должна была проснуться в ту ночь. Я должна была пойти в детскую. Я должна была…

– Будь благоразумна. Тебе было всего четыре года.

Харрисон с трудом сдержал гнев, вспомнив то зло, которое причинила его мать. Джулия могла убить их всех, всю семью, и не почувствовать никаких угрызений совести. Ненависть и чувство разочарования уничтожили ее хрупкую красоту и столь же хрупкий разум. Он помнил силу этих костлявых рук, когда Джулия, впадая в безумную ярость, начинала трясти его.

Микаэла посмотрела на Харрисона затуманенным взором, словно была где-то далеко в прошлом.

– Что-то странное происходило той ночью. Я не знаю, что именно. Я слышала, как кто-то пел колыбельную, но это была не Мария. И рука, которая коснулась меня и откинула прядь волос с моего лица, была слишком холодной.

Кровь Харрисона ледяными толчками пронеслась по всему телу. Его мать думала о том, не убить ли Микаэлу и Рурка. Наверное, она держала холодную бутылочку с молоком для ребенка, достав ее прямо из холодильника.

Микаэла поставила рядом бокал с вином и обеими руками потерла лицо, будто отгоняя кошмары той ночи.

– Я не могу забыть. Иногда мать… – Микаэла умолкла и нахмурилась, глядя на Харрисона. – Что происходит между тобой и матерью? Почему ты смотришь на нее так, будто тебе известно что-то, что неизвестно нам? Почему она смотрит на тебя так, будто пытается увидеть что-то, чего не может быть? Будто она пытается разглядеть что-то в тебе?

Харрисону был понятен этот пристальный напряженный взгляд Фейт, и он знал, что именно она пытается увидеть. Она пытается представить, как выглядит ее ребенок, похожа ли его сводная сестра на него. Если только она жива.

– Твоя мать – изумительная женщина. Я восхищаюсь ею. И это не должно казаться странным. Ведь это Фейт Лэнгтри.

Микаэла встала, прошлась по комнате.

– Не пытайся изобразить из себя этакого мистера Крутого, Харрисон. Если у тебя есть какие-то мысли в отношении моей матери…

Он схватил Микаэлу за руку и притянул к себе медленно и нежно.

– Следи за тем, что говоришь, детка.

Микаэла схватила руки Харрисона, сжав пальцы изо всех сил, и на лице ее отразилось негодование.

– Свои удовольствия можешь получать где-нибудь в другом месте.

– А почему ты считаешь, что я этого не делаю?

Его восхищал этот огонь, этот инстинкт бесстрашного воина, с которым Микаэла бросалась на него. Наверное, ему нужна ее сущность, первобытные открытые эмоции, честность, которые, продираясь сквозь его рассудительность, заставляют почувствовать жизнь. Харрисон наблюдал, как Микаэла прокручивает эту мысль, анализируя, что ей известно о нем. «Не существует другой такой женщины, – подумал он, – страстной и порывистой. Она вспыхивает мгновенно».

Харрисона охватило сильное желание, оно пронзило его, как раскаленная добела электрическая искра, вспыхнувшая в воздухе. Румянец на щеках Микаэлы стал сильнее, когда она попыталась высвободиться. Но Харрисон крепко держал ее руки.

– Давай проясним все до конца. Я не лезу в твои личные дела.

– Вот и отлично, потому что я не намерен выслушивать твои стоны.

«Как сильно, как страстно она обжигает», – подумал Харрисон, погружаясь в возникшую между ними смесь самых разнообразных эмоций.

Губы Микаэлы язвительно сжались.

– Никаких стонов!

– Неужели никогда? – поддел он мягко, наслаждаясь тем, как она зашипела, когда чувственный двойной смысл задел ее.

Харрисон ожидал от Микаэлы действий. Думал, она постарается отделаться от его объятий – тыльная сторона его ладони почти касалась груди Микаэлы. Но Микаэла запустила руку в его волосы и сильно потянула их, глаза горели синим огнем.

– Ты ведь взял меня на эту работу, потому что знаешь, что матери хочется, чтобы я осталась здесь, ведь так? Потому что она тоскует по ребенку и хочет, чтобы Рурк и я были рядом, да? Потому что она боится потерять и нас, поэтому?

Напоминание о том, что его родители причинили Лэнгтри вред, который останется навсегда, будто окатило Харрисона ледяным душем и оттолкнуло от той грани чувственных ощущений, которых он никогда не испытывал по отношению к другим женщинам. Он разжал руки, освобождая Микаэлу, но она все еще крепко держала его за волосы. От ярости на щеках ее проступил румянец, голубые глаза прожигали Харрисона.

– А знаешь, ты мне не слишком-то нравишься.

– А я и не пытаюсь тебе понравиться.

Из дневника Захарии Лэнгтри:

«Моя жена говорит, что я должен противостоять прошлому, чтобы будущее было нашим. Она знает, что той ночью я действовал по приказанию моего отца, находясь в каком-то лихорадочном возбуждении, у меня возникло чувство, что у меня отняли честь. Ощущение бесчестья – тяжелое бремя для мужчины, и это совсем не то, что он может дать любимой женщине. В глазах моей возлюбленной я не трус, но человек с сердцем и душой, с уважением относящийся к воле своего отца. Боюсь, что она права: я должен побороть прошлое, чтобы сохранить себя. Осмелюсь ли я вернуться в тот далекий дом?»

Несмотря на позднее время – а был уже час ночи, – Микаэла с шумом ворвалась в дом Лэнгтри. Все еще рассерженная тайнами и какими-то секретами Харрисона, его мрачным настроением, она швырнула куртку и вошла в гостиную. Бросив бумаги на кушетку, Микаэла увидела, что Фейт в ночной сорочке свернулась калачиком у огня, укрывшись вязаной шалью.

– Мам, ты что-то поздно сегодня засиделась.