Заклятие (сборник) - Шарлотта Бронте

Заморна в вестибюле отдавал распоряжения лакею. Когда он закончил, я вышел вперед. Его быстрый взгляд тут же меня заметил.

– Чарлз, подойди, – сказал герцог, но я попятился, испугавшись румянца, прихлынувшего в ту минуту к его щекам. – Проклятье! – воскликнул он, делая шаг ко мне. – Чего ты боишься? Я видел, как ты подслушивал, сидя на изгороди, и если сразу не вышиб тебе мозги, теперь-то зачем?

– Решительно незачем, Артур, – был мой ответ. – И я надеюсь, что у себя в доме ты будешь учтив и не пожалеешь для голодного гостя крошку-другую от своего завтрака.

Он наклонился и пристально поглядел мне в глаза, так что наши лица почти соприкоснулись. Я поцеловал его впервые за много лет. Герцог тут же отпрянул и провел пальцами по губам, словно мое прикосновение их осквернило, и в то же время улыбнулся почти дружески.

– Вот что, мартышка, – сказал он, – теперь твои пронырливые глаза большого вреда причинить не могут, и не беда, что ты здесь. Однако, сударь, поймай я тебя тут неделю назад – затоптал бы насмерть.

– Охотно верю, – ответил я, очень довольный, поскольку любопытство мое достигло белого каления.

Герцог царственной поступью направился в дом, я за ним. Настежь – в обычной своей властно-нетерпеливой манере – распахнул он дверь, и на меня повеяло сладостным ароматом дворцовой залы, к которому примешивалась прохлада росистого утра, напоенная благоуханием свежих трав; благодарными ноздрями вбирая дивные запахи, я вошел в просторное высокое помещение со множеством больших окон – все они были открыты, дыхание и свет рождающегося дня струились на персидский ковер, алебастровые вазы с полевыми цветами, бархатные занавеси, колышимые легким ветерком, и все прочее великолепие вкуса, богатства и аристократичности.

Навстречу нам поднялась дама. Это очаровательное создание казалось истинным воплощением патрицианской грации. Все в ней восхищало: стройная, но величавая фигура, изысканная округлость форм, мраморная шея, чью лебединую царственность открывал маленький кружевной воротник, большие влажные синие глаза, завитые и уложенные венком волосы, такие густые и пышные, что вплетенные в локоны тонкие золотые цепочки с трудом удерживали их тяжесть; а более всего восхищала ее чарующая, завораживающая, пленительная улыбка.

– Мария Стюарт, Мария Стюарт, – прошептал я, вне себя от изумления и восторга. – Дивный призрак, обворожительный кумир. Но во имя небес, как это видение связано с Заморной?

– Что ж, моя католическая Эмили, – молвил герцог, беря даму за руки и касаясь губами ее губ, – вот я, твой и больше ничей, без обмана и притворства. Все закончилось. Сегодня вечером тайна будет раскрыта, и герцогская корона наконец увенчает это прекрасное высокородное чело.

– Мне нет до нее дела, – ответила дама. – Я никогда не мечтала об избавлении ради себя, только ради вас. И теперь, коли вы счастливы сбросить оковы, то счастлива и я. Однако вы наверняка на ногах со вчерашнего дня. Вечером будет время для важных дел, а сейчас – завтракать. Харриет, подавайте на стол. Бланш может идти к мисс Лори – я видела, что она направляется сюда с Газелью. Вы знаете, милорд, что я дала Эмили это восточное имя? Ваши глаза под ее бровями горят диким очарованием Востока.

Герцог улыбнулся и уселся рядом с Марией Стюарт на диван подле окна.

Покуда они так сидели, я прошел сзади и шепнул Заморне в ухо: «Бедная Генриетта», ибо меня терзали самые дурные предчувствия.

– Бедная Генриетта! – передразнил он, ничуть не тронутый моими словами. – Да, она сейчас свела бы очаровательные бровки, стала бы такой печальной, такой умоляющей, подняла бы ко мне свое удивительное личико с носиком, словно выточенным из слоновой кости, властным открытым лбом и золотыми кудрями. А затем ее светло-карие глаза сверкнули бы через такую бурю слез! Она стиснула бы мою руку тоненькими пальчиками и зарыдала, точно ее сердце разбито. Но так не годится, верно, Эмили? Думаю, хорошо, что Кунштюк раз или два встревал между нами, иначе я не ручался бы за свой стоицизм, хотя больше всего мне хотелось смеяться. Итак, прочь это ревнивое облачко, моя королевская лилия, и смотрите веселей. Ваша улыбка, я часто это говорю, талисман, связывающий наши сердца одной лентой.

– Тогда получайте ее, – ответила дама, улыбаясь со всей нежностью. – Надеюсь, ее власть реальна, а не придумана, ибо, сказать по правде, я немного испугалась этой хорошенькой девочки, которая отвечала мне так заносчиво и держалась так надменно и гордо при всей своей детской субтильности. Но смотрите, милорд, – продолжала она, вздрогнув, – там на лужайке ваши гости, они идут сюда. Это, верно, Эдвард, он очень похож на сестру, только у нее глаза карие, у него – голубые; даже рука, которую он сейчас поднес ко лбу, такая же белая и точеная. А второй, должно быть, Фидена – строгий и непреклонный принц. Не будь я вашей женой, я бы сейчас оробела.

– Клянусь Верховными духами! – проговорил Заморна с тихим многозначительным смехом. – Он сегодня и впрямь под завязку набит суровостью. Эй! Джон! Сюда! Эдвард, уклоните свои праведные стопы с прямой дороги в направлении этой стеклянной двери.

Они приблизились – Эдвард быстрой, нетерпеливой походкой, Джон медленнее. Оба прошли под низкой аркой и остановились перед Заморной и незнакомой дамой. Герцог выглядел исполином – хоть и пригожим, но безусловным Люцифером во плоти. Что-то исключительно темное, коварное, нехорошее затаилось в его взгляде, в изгибе губ, во всем его величавом облике. Фидена смотрел спокойно и ровно, Эдвард заранее горячился, готовый с порога ринуться в бой. Мой брат заговорил первым.

– Итак, джентльмены, – сказал он, – спасибо, что откликнулись на мое приглашение. Позвольте представить вам Эмили Инес Уэлсли, самого близкого и дорогого члена моей семьи.

– Твоя жена или сестра? – спросил Фидена.

– Конечно, жена, – с неприятной усмешкой произнес Эдвард Перси, – они у него по одной на каждый день недели, как бритвенные лезвия.

– Эдвард прав, – отвечал Заморна, отвешивая ироничный поклон. – Эта дама – моя жена.

Фидена сел, на мгновение подпер голову рукой, затем поднял глаза и проговорил очень тихо:

– Итак, Адриан, именно это ты и хотел нам сообщить? Меня огорчает твое непостоянство, которое, на мой взгляд, граничит с безумием и заставляет тебя совершать крайне жестокие поступки. Один раз ты уже стал убийцей, мой друг. Мне казалось, твои чувства при виде цветка, завядшего у твоих ног, были не столь завидны, чтобы желать их повторения.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, Джон, – произнес Заморна с тем же спокойствием. – Ты имеешь в виду Марианну. Она была хрупким подснежником, но, уверяю тебя, о досточтимейший из Солонов нашего времени, не моя хладность заморозила ее лепестки.

– Разумеется, – перебил мистер Перси. – Она умерла от чахотки, и, полагаю, Мэри предстоит уйти со сцены таким же образом, хотя, если я хоть немного ее знаю – и хотел бы я видеть человека, который меня опровергнет, – она скорее перережет горло себе или кому другому.

– Давно ли эта дама носит твое имя? – продолжал Фидена. – Кто первая по старшинству: принцесса Флоренс, принцесса Генриетта или принцесса Инес?