Хореограф - Татьяна Ставицкая

Мальчишка в ужасе схватил Марина за плечи.

– Быстрее! К берегу! – скомандовал он.

Залевский плыл брассом, широко и осторожно, чтобы наезднику было удобно. А тот погонял:

– Быстрее! Мне кажется, что меня сейчас кто-то схватит за ногу и утянет на глубину! – кричал он и молотил ногами по воде.

Чертов лягушонок! Мы так не договаривались, пенял своему рассудку Залевский и чувствовал себя в этот момент отцом-разведенкой на воскресной прогулке в зоопарке. Обидная шутка парня не забылась.

Оказавшись в безопасности, мальчишка со щенячьим восторгом (чуть наигранным) носился по пляжу, наслаждаясь его первобытной прелестью, карабкался на валуны, примерялся к лодке, собирал и рассматривал ракушки, нашел «куриный бог» и глядел на хореографа сквозь дырочку в камне. Он умудрился заполнить собой всю картинку от края до края, всё отпущенное ему пространство, оставив Залевскому жалкий клочок размером с подстилку. Точнее, в восприятии хореографа он был центром притяжения в любой части пейзажа (авансцены, мизансцены). Марин лежал на животе, поджав под себя руки, наблюдал за ним сквозь еще дрожавшую на ресницах соленую каплю, отчего картинка искрилась и расплывалась. Он ругал себя за этот экспромт с привкусом пикантной горечи. Конечно, у него будет масса поводов отвлечься: он покажет мальчишке здешние достопримечательности, побалует в ресторанчиках экзотическими яствами и… займется своими делами.

Все дальнейшее выглядело в его воспоминаниях странным, если иметь в виду, что оно предполагало совершенно другое развитие событий. Заскучав без компании, парень принялся глумиться над Марином: уверял, что подрумянившаяся до поджаристой корочки тушка хореографа уже вполне готова к употреблению, закрывал его своей тенью («Я оставлю на тебе свой след, свой светлый образ!»). Быстро утомился стоять на солнце и стал выкладывать мелкими ракушками и горячими камешками на спине хореографа какое-то слово – вряд ли цензурное, догадывался хореограф. Поплескавшись у берега, на мелководье, он вдруг улегся, мокрый, на горячую спину Залевского – «проверить, будет ли шкварчать». И Марин боялся шелохнуться под его тяжестью. Он закрыл глаза, и в голове его сделалось темно и гулко.

– Эй! Может, ограничишься светлым образом? – пробормотал он, исчерпав возможность делать вид, что ничего особенного не происходит.

– Бонус! – объявил мальчишка.

– Спецпредложение? – уточнил Залевский.

– Акция «Лови момент!» – продолжал паясничать парень.

Мелкие шалости или приглашение? Язык, как помело. Он чувствовал нарастающее раздражение.

– Распродажа неликвидов?

– Что такое? – засмеялся мальчишка и, перегнувшись через плечо Марина, заглянул ему в глаза. – Ты хочешь обидеть меня?

Да, он хотел как-нибудь выбраться из этого. Он защищался. Этот человек вел себя так, будто уже заполучил Марина в свое распоряжение, в свое безраздельное личное пользование. Смотрел на него непочтительно, мешая Залевскому наслаждаться своим превосходством. Он вдруг оскорбился этой непочтительностью.

– Какой же ты борзый! – Залевский поднялся с подстилки. С него, как с горы посыпались мальчишка, камешки, ракушки.

К чему весь этот нелепый балаган? Что он вытворяет с Марином? Никогда раньше его не терзали думы об отношениях. Его вообще не занимала теория вопроса. Он предпочитал практику. Брезгуя разного рода содержанками обоего пола, он предпочитал иметь дело с равными свободными партнерами, ну, разве что чуточку слабее себя, настолько, чтобы ощущать свое превосходство, которое отнюдь не влекло за собой необходимость оказывать покровительство. Иногда возникали отношения вовсе случайные, вспыхнувшие внезапной страстью – без утомительных обязательств и продолжения, чреватого скорым разочарованием.

Хореограф с огорчением и даже невольной обидой (на себя или на спутника?) предался раздумьям о совершенной им ошибке. Парень вел себя, на его взгляд, странно: намеренно демонстрировал детскость, которая при его скудном теле читалась таковой и отталкивала Залевского, повязывая внутренними запретами, и в то же время провоцировал, как будто еще не выбрал, каким ему выгодней предстать перед хореографом. Но при этом он излучал такую независимость и подспудную силу, которыми наделены бывают только сильные личности. Ну что ж, он, пожалуй, отпустит ситуацию. Вольному – воля. Кому из них двоих достанет воли?

После пляжа посетили базарчик, растянувшийся под пальмами на обочине грунтовой дороги. С трудом нашли пару комплектов белого постельного белья – Залевский терпеть не мог цветное. Потолкавшись у лавок с традиционным разномастным тряпьем – отрадой туристов, хореограф выбрал несколько шелковых полотнищ сари, рассматривая их на просвет, чем удивил торговцев, вызвав в их среде горячие споры относительно использования покупки, и набрал десяток с перебором оформленных картинок, выторговав приличную скидку и не поддавшись наивно-откровенному надувательству.

Мальчишка охотно включился в процесс, предложил Залевскому обзавестись новым покрывалом для тахты, плотного хлопка с набивным рисунком – фаллосом, заключенным в традиционный орнамент.

– Если здесь так обозначают «М», то интересно посмотреть, как выглядит картинка «Ж».

Мальчишка шагал рядом, торжественно неся свой первый трофей. Выражал уважение к целостному и бескомпромиссному восприятию мира индийцами и недовольство прочими народами, которые «прикидываются целками» и графически обозначают пол человека треугольниками, развернутыми вершиной вверх и вниз, а не естественными, пусть даже графическими, если они такие эстеты или трусы, признаками пола.

– Есть такое понятие, как культура, – оправдывал Марин проштрафившееся перед мальчишкой человечество.

– А что некультурного в физиологии? Смотри, как красиво. – Он развернул покрывало. – Что естественно, то не безобразно. Не я придумал.

– Тебе не кажется такой подход к культуре человеческого общества несколько примитивным? Есть понятие ментальности каждого народа, понятие традиционных ценностей, которые имеют соответствующее им наглядное выражение.

– Примитивным? – Собеседник в показном (как подумалось Марину) недоумении почесал нос. – Мне кажется, что культура как раз и начинается с тела. С отношения к своему телу. Тело – точка отсчета. Оно постоянно с тобой, постоянно напоминает о себе так или иначе. Каждый уже к семи годам все у себя нашел и даже придумал, что с этим делать. И мне представляется, что в какой бы традиции ни был воспитан человек, чем бы его мозги ни нафаршировали, он не перестает быть человеком в физиологическом смысле. Разве нет? И он либо уважает в себе физиологического человека, либо предает его и жертвует им в угоду моралистам, не способным к плотской любви. Секс – это тоже культура. Часть культуры, питающая, в том числе, и искусство. Особенно здесь. Ты же не будешь с этим спорить? И если эту часть культуры не развивать, если запрещать человеку доставлять и получать телесное удовольствие, то он не сможет полноценно раскрыться, реализовать свой природный дар, останется в этом смысле ущербным.