Дым и зеркала - Нил Гейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернувшись в гостиную, я открыл новый файл и написал:
Я вспоминал об Англии… Был дождь
И странный театр на пирсе, бледный след,
Кошмар и колдовство, и боль, и ложь.
Каков кошмар? В безумие сойдешь…
А магия? Как старой сказки бред…
Я вспоминал – и Англию, и дождь.
Я одинок? Увы, ты не поймешь.
Там – пустота, где глохнет гром побед,
Где – колдовство, кошмар, и боль, и ложь.
Я думал – правду выдает за ложь
Волшебник.
Под покровом меркнет свет.
Я вспоминаю – Англия и дождь…
Виденья повторяются – точь-в-точь?
Вот меч, и чаша, сумрак и рассвет,
Кошмар и колдовство, и боль, и ложь.
Бледнеем мы – волшебный жезл воздет,
Печальна правда – пониманья нет.
Я вспоминаю Англию и дождь,
Кошмар, и колдовство, и боль, и ложь.
Не знаю, хорошее получилось стихотворение или плохое, но это не имело значения. Я написал нечто новое и свежее, чего раньше даже не пытался делать, и ощущение было чудесным.
Я заказал завтрак в номер и потребовал обогреватель и пару дополнительных одеял.
На следующий день я написал шестистраничный синопсис к фильму под названием «Когда я был Хулиганом». Джека Хулигана, убийцу-маньяка с огромным вырезанным на лбу крестом, казнили на электрическом стуле, но он вернулся в интерактивной игре и завладел волей четырех молодых людей. Пятый молодой человек победил Хулигана: сжег электрический стул, на котором казнили преступника, а после выставили (такой я нашел ход) в музее восковых фигур, где в дневную смену работала подружка пятого молодого человека. По ночам она исполняла экзотические танцы.
Синопсис отправился со стойки портье на студию, а я – в кровать.
Засыпая, я молился, чтобы студия официально отказалась от проекта, и я мог бы уехать домой.
Мне приснился театр иллюзиониста, и в нем бородач в бейсболке внес на сцену киноэкран и, топая, ушел за кулисы. Серебряный экран висел в воздухе сам по себе.
Потом на нем вдруг пошел мигающий немой фильм: появилась женщина и стала смотреть прямо на меня. Это была Джун Линкольн, которая ступила за край мигающего экрана и, сделав несколько шагов, присела на мою кровать.
– Вы намерены посоветовать мне не сдаваться? – спросил я.
В общем и целом я знал, что это сон. Я смутно помнил, что понимаю, почему эта женщина звезда, помнил, как сожалел, что ни одного фильма с ней не сохранилось. В моем сне она была действительно прекрасна, несмотря на багровую полосу вокруг шеи.
– Зачем, скажи на милость, мне это делать? – спросила она. В моем сне от нее пахло джином и старым целлулоидом, хотя я не припоминал, чтобы хоть когда-то ощущал во сне запахи. Ее губы раздвинулись в ослепительной черно-белой улыбке. – Я ведь вырвалась, правда? – Встав, она прошлась по номеру. – Не могу поверить, что этот отель еще стоит, – сказала она. – Я когда-то тут трахалась.
Ее голос был едва слышен за шипением и треском. Вернувшись к кровати, она уставилась на меня, как всматривается в мышиную норку кошка.
– Ты меня боготворишь? – спросила она.
Я покачал головой. Сделав еще шаг, она взяла мою руку из плоти в свою серебряную.
– Никто ничего больше не помнит, – сказала она. – Это тридцатиминутный город.
Я обязательно должен был спросить у нее кое-что.
– Куда подевались звезды? – спросил я. – Я все смотрю в небо, но их там нет.
Она указала на пол шале.
– Ты не туда смотрел, – сказала она. Я никогда раньше не замечал, что пол шале – на самом деле тротуар, каждая плитка которого хранит звезду и имя. Многих имен я не знал: Клара Кимболл Янг, Линда Арвидсон, Вивиан Мартин, Торма Толмаджер, Оливия Томас, Мэри Майлс Минтер, Сиина Оуэн…
Джун Линкольн указала на окно шале.
– И вон там.
В распахнутое окно я увидел раскинувшийся подо мной Голливуд: бесконечная панорама мерцающих разноцветных огней.
– Разве они не лучше звезд? – спросила она. Действительно лучше. Я сообразил, что вижу созвездия уличных фонарей и фар. Я кивнул. Ее губы скользнули по моим.
– Не забывай меня, – прошептала она, но печально, точно знала, что я забуду.
Проснулся я от визга телефона. Сняв трубку, прорычал нечто нечленораздельное.
– Это Джерри Квойнт со студии. Вы нужны нам на ленч. «Бормочи что-нибудь, бормочи», – приказал себе я.
– Мы пошлем машину, – сказал он. – Ресторан минутах в тридцати от вашего отеля.
Ресторан был просторным, залитым светом, полным зелени. Меня там уже ждали.
К тому времени я немало бы удивился, увидь я хотя бы одно знакомое лицо. Джон Рей, как сказали мне за закусками, ушел «из-за разногласий по контракту», а вместе с ним, «разумеется», ушла и Донна.
У обоих мужчин были бороды, у одного – нечистая кожа. Женщина была худой и казалась приятной.
Они спросили, где я остановился, и, узнав где, один из бородачей сообщил присутствующим (сперва заставив нас поклясться, что дальше это не пойдет), что с Белуши, когда он умер, принимали наркотики политик по имени Гарри Харт и музыкант из группы «Иглз».
После мне сказали, что ждут не дождутся синопсиса.
Я задал вопрос:
– К «Сынам человеческим» или к «Когда я был Хулиганом», потому что, – сказал я, – с последним у меня проблема.
Они поглядели на меня недоуменно.
Речь шла о фильме «Я знал невесту, когда она играла рок-н-ролл», который, по их словам, и имел Высокую Концепцию, и По Ощущению Правильный. А еще добавили, что он В Духе Времени, что тем более важно в городе, в котором час назад уже Древняя История. Сказали, что было бы неплохо, если бы наш герой смог спасти героиню от брака без любви и если бы в финале они вместе сыграли бы рок-н-ролл.
На это я возразил, что тогда нужно купить права на постановку у Ника Лоу, который написал эту песню, и прибавил, что не знаю, кто его агент.
Разулыбавшись, они заверили меня, дескать, с этим проблем не будет.
Они предложили мне обмозговать проект прежде, чем я возьмусь за синопсис, и каждый упомянул имена нескольких молодых звезд, которых неплохо было бы иметь в виду, когда я буду строить сюжет.
Тогда я пожал всем руки и пообещал, что, конечно, буду. И прибавил, что работаться мне лучше всего будет в Англии.
А они ответили, мол, это замечательно.
За несколько дней до того я спросил у Благочестивого Дундаса, был ли кто-нибудь в шале Белуши в ту ночь, когда он умер.
Если кто-то и знает, решил я, то наверняка он.