Уйти или остаться? - Джессика Стил

Эмми выпрямилась. Будем надеяться, что сон его освежит.

Повесив пиджак на спинку стула, Эмми погасила свет и тихонько вышла.

Ложась в постель, она опять подумала, что хорошо бы он уснул, отдохнул. Она же теперь не уснет. Надо признать, что ей приятно его присутствие здесь. Значит, он не был с какой-то женщиной. Или был? Не завез ли он свою даму домой, до того как почувствовал первый приступ мигрени? Даму, которая живет поблизости?

Не в силах уснуть, Эмми встала с постели и подкралась к двери в соседнюю комнату. Было тихо.

Она вернулась в кровать, чутко прислушиваясь, но так ничего и не услышала, а часа в четыре все же уснула.

Неудивительно, что в воскресенье она проснулась позднее, чем обычно. А вот что было удивительным, так это проснуться и обнаружить у себя в комнате человека, в которого влюблена.

Как Эмми и предполагала, он сумел самостоятельно раздеться. Теперь на нем был халат тети Ханны, висевший обычно на крючке в ее комнате. Халат оказался маловат. Руки наполовину высовывались из рукавов, ноги тоже были едва прикрыты. Зато лицо у него было куда жизнерадостнее, чем накануне.

Скорее от смущения, чем из потребности выяснить, она спросила:

— Как вы себя чувствуете сегодня? Он улыбнулся:

— Как никогда, — и, опершись о край шкафа, добавил:

— Хотя…

— Хотя? — поторопила она, сразу заволновавшись.

— Хотя, думаю, я только что здорово вам навредил в ваших любовных делах.

По нему не скажешь, подумала Эмми, что он слишком расстроен этим обстоятельством.

— Да? — спросила она, не понимая, куда он клонит.

— У вас есть знакомый по имени Адриан? — невинно поинтересовался он.

Он прекрасно знает, что есть. Вот так. У Адриана имеется такая привычка — забегать с утра пораньше за чем-нибудь: чаем, сахаром, вчерашней газетой — что в воскресенье, что в обычные дни.

Она изучающе оглядела стоящего перед ней мужчину: его мускулы, щетинистый подбородок, руки и ноги, нелепо торчащие из малоподходящего халата.

— Вы открыли дверь — в таком виде?

— Я подумал, что вам будет приятно, если я надену халат, — ответил он с невинной улыбкой. Его слова подразумевали, подумала вдруг она, что под халатом, скорее всего, ничего нет.

— Вы понимаете, что только что погубили мою репутацию? — строго сказала она, скрывая под напускной суровостью радость видеть его. Она-то думала, что придется ждать до завтра.

Барден долгое время глядел на нее, потом насмешливо протянул:

— Не полагаете ли вы, что мне следует на вас жениться?

Она жутко разозлилась. На ней… он… жениться!

— Как можно! — выпалила она. Да она не выйдет за него, даже если он умолять будет — пусть выкатывается! — Очевидно, вы совершенно оправились. Убирайтесь!

— Меня не пригласят на завтрак?

— Сначала его надо приготовить! — бушевала Эмми, но, дурь это или что другое, только ей уже хотелось смеяться.

Барден замер, не отрывая глаз от ее счастливого лица. Потом он отлепился от шкафа и сделал пару шагов к двери. И вдруг повернулся к Эмми:

— Позвольте сказать вам, мисс Лоусон, что вы — обладательница на редкость уютной, располагающей к отдыху груди.

Она вспыхнула: ему, видимо, только того и надо было. Она-то прошлой ночью, баюкая, считала его полумертвым.

Что оставалось делать? Босс он, не босс, но только она привстала на кровати и, величественно указав на дверь, приказала:

— Очистите помещение, Каннингем!

К ее удивлению, он вышел.

Эмми слышала, как он ходит в соседней комнате. Хотя ей и хотелось встать, но она терпеливо пережидала, когда он покинет квартиру.

Тогда она поднялась, и ноги сами понесли ее в соседнюю комнату. Он убрал постель, на которой спал, а она снова любила его.

Тетя Ханна была в особенно разговорчивом настроении, когда Эмми приехала забирать ее. Она в мельчайших подробностях пересказала увиденную пьесу, а потом спросила, не будет ли Эмми возражать, если и в следующую субботу они не встретятся: днем у них запланирована игра в вист, которая может затянуться очень надолго.

Сколько Эмми знала тетю Ханну, никогда не подозревала, что та интересуется картами, тем более — вистом. Но, с другой стороны, Эмми не могла не радоваться, что тетя, видимо, все более и более приживается в «Кесвике».

После обеда тетя Ханна устроилась подремать, а Эмми взяла газету. Но чтение ее не увлекло. Барден опять воцарился у нее в мыслях, отодвигая на задний план все остальное. Прошлой ночью он выглядел таким больным, едва держался на ногах. Конечно, утром ему стало куда лучше, стоит только вспомнить наглое замечание относительно ее «уютной» груди — да, энергия била через край.

Она поймала себя на том, что усмехается, и прикрыла лицо газетой. Потом, вспомнив, что не далее как через неделю Барден должен улетать в Штаты, перестала улыбаться. Какие могут быть улыбки, как она выживет без него целых две недели?! Достаточно пятницы, когда она думала, что придется ждать встречи два, дня. Но две недели! Почему бы ему не пригласить ее поехать с ним? Он берет секретаря с собой в Стратфорд, почему нельзя взять ее в Штаты?

На работу она шла, зная, что все равно не смогла бы поехать: ей надо быть тут из-за тети Ханны. К ее радости, Барден был в хорошем настроении.

— Как поживает сегодня прелестная Эмми? — спросил он, взяв у нее принесенные бумаги.

— Замечательно, — степенно отвечала она и не удержалась от встречного вопроса:

— А вы оправились?

— За мной был очень хороший уход, — невозмутимо поведал он.

Эмми чуть порозовела. Несомненно, он учел в своей оценке и ее «располагающую к отдыху» грудь.

На следующий день он был все в том же любезном настроении и даже не смущал ее больше никакими намеками на «хороший уход» и тому подобное. Просто околдовал ее.

Настолько околдовал, что если бы она не столкнулась в одном из коридоров с Симоном Элсвортом, то никогда бы не вспомнила о назначенном свидании.

Вечер сразу начался на неприятной ноте. Симон Элсворт оказался снобом. Это стало понятно по его лицу, когда он увидел ее дом.

— Хорошо, что вы уже готовы, — приветствовал он ее, не успев войти в дверь, — не хотелось бы оставлять машину без присмотра в таком месте больше, чем на минуту.

«Угадайте, кого не пригласят на чашечку кофе?»

— Очень мудро, — ответила она. Любовь ее к Бардену мгновенно выросла во много раз — он-то оставлял свою безумно дорогую машину надолго — да на целую ночь — как-то совсем недавно.

Не имея в Симоне ни малейшей заинтересованности, она и не посчитала нужным показывать себя любезной собеседницей. Симон же, казалось, и не ждал от нее умения поддерживать разговор; весь вечер он говорил исключительно о своей особе.