Девять жизней - Наталья Тудаль

Плыть оставалось всего несколько дней, и я прибуду на место. Мой новый контракт отличался тем, что ждать никого и ничего не надо. Напротив, нужно все сделать как можно скорее, пока еще не поздно…

Становилось действительно слишком прохладно и сыро нужно послушать чопорную миссис Слим и отправляться в каюту. Заболеть я естественно не боялась, фрайи не болеют, тем более женщины, а вот упасть при такой качке и случайно угодить головой обо что-нибудь острое, вполне.

Шторм прекратился только на следующий день. Но я все равно избегала выходить из каюты, очень уж мессир Джордон переживал за мою безопасность и настоятельно рекомендовал себя беречь и лишний раз не рисковать.

В порту нас встречала карета. Загрузив чемоданы, мы тут же направились на фазенду, нельзя было терять ни минуты.

Первое, что я увидела, приблизившись к плантации, были сожженные поля и обгорелые деревья вдоль дороги. А в отдалении на границе тростниковых зарослей виднелись жуткого вида конструкции, походившие на огромные кресты. С такого расстояния было не разглядеть, но мне показалось, на них висели распятые чернокожие люди….

Стало жутко и страшно. Боже, куда я попала? Что здесь произошло? Неужели, это мой наниматель настолько жесток, что поступил подобным образом со своими рабами?

Что-то странно защемило в моей груди и стало трудно дышать. Мне почему-то было очень неприятно осознавать, что придётся помогать подобному человеку. Но контракт заключен, от моего желания или нежелания, ничего не зависит. Хотя я знала, что на этот раз жизнь придется отдать сразу, уже умирающему родственнику мессира Джордона.

Встречал меня сам хозяин, в нетерпении ходивший перед раскрытой парадным входом, заламывая руки. Было видно, что он очень волнуется.

Не дожидаясь, когда темнокожий лакей поможет мне спуститься, мужчина сам подбежал, открыл дверку и буквально вытащил меня наружу.

— Как же вы долго, — раздражонно произнес он, — Пойдемте же быстрее, — схватил меня крепко за руку и потащил к входу.

— Но позвольте мне хотя бы отдохнуть, — попыталась было возразить я, — Я очень устала с дороги…

Хозяин плантаций не обратил не малейшего внимания на мои попытки вызвать в нем угрызения совести. Я даже по сторонам смотреть не успевала, меня провели по холлу сразу по лестнице на второй этаж. Всего на секунду задержавшись перед светлыми резными дверями, вошли в комнату. Только тогда мужчина остановился и бросил мою руку. Он сразу как-то сгорбился и осунулся.

Раз уж меня все равно сюда притащили, решила посмотреть на человека, ради которого проделала такой путь.

Комната оказалась достаточно просторной и обставлена добротной дорогой мебелью. Посередине стояла широкая кровать с балдахином, застелена светлым постельным бельем. Не смотря, на кажущуюся чистоту, в воздухе витал едва уловимый запах смерти.

Неужели опоздали? Испугавшись, что это действительно так я сделала несколько шагов к кровати.

— Но это же…? — я замолчала, не зная как реагировать на увиденное.

Передо мной лежала девочка, совсем еще ребенок лет семь восемь, а может и того меньше. Слишком уж она была истощена и обессилена длительной болезнью. Но самое удивительное, что она была темнокожей! Не такой черной, как остальные рабы, виденные мной до этого, скорее всего одним из родителей был белый…

Внезапная догадка, пришедшая в голову, заставила с большим вниманием присмотреться к хозяину плантации. Неужели это его дочь?

— Жива? — спросил мессир кого-то в глубине комнаты, и, повернувшись ко мне произнес, — Вы готовы? Пока не поздно, прошу вас…

Голос взволнованный и просящий. Он вовсе не походил на того, кто способен так жестоко обойтись с людьми, пусть он и считает их рабами. Мужчина словно боялся, что я откажу, передумаю или внезапно исчезну. Как будто я могу…, а если бы и могла, сомневаюсь, что воспользовалась бы этой возможностью.

— Да конечно, — согласно кивнула я, — Только…, расскажите, что с ней случилось. Так мне будет легче сделать все как надо, — попросила я. И это не было лукавством, мне действительно нужно было больше проникнуться симпатией к подопечному, чтобы отдать свою жизнь.

— Я-я, боюсь не смогу, — немного нервно ответил он, — Муна, расскажи ты.

И тут я увидела, с кем разговаривал мужчина. За спинкой кровати стояла тучная чернокожая женщина, достаточно молодая и даже симпатичная. Только глаза с тоской и тревогой смотрящие на лежащую без движения девочку очень уж напоминали взгляд хозяина поместья. Тяжелый груз страдания отпечатавшийся казалось, на ауре этих троих, соединял их крепче любых родственных уз.

— Ой-ой, моя бедная девочка, моя Джули, — тут же запричитала она.

— Хватит! — жестко остановил ее мужчина, — Рассказывай, времени на рыдания нет.

— Простите, господин, — Муна тяжело вздохнула и рассказала.

Я слушала, и кровь в моих жилах леденела от ужаса. Неужели люди могут так поступать с себе подобными? Резать и насиловать женщин и детей, только за то, что цвет их кожи отличается от твоего!

На соседней фазенде живет владелец тысяч акров плантаций, но от природной скупости он не пожелал приобретать необходимое количество рабов. Поэтому нещадно эксплуатировал несчастных, они подвергались насилию, их морили голодом, на уборке тростника использовали даже детей.

Рабы взбунтовались, и под воздействием адреналина и общего хаоса, разгромив поместье своего хозяина, повесив несчастного на крыльце его же дома, они решили продолжить расправы с владельцами соседних плантаций.

Мессир Джонсон как раз находился по торговым делам в городе, когда на его дом напали около пятисот воодушевленных легкой победой рабов. Поля подожгли, жену мессира, мистрисс Жело изнасиловали и убили. Их дочь, несчастную одиннадцатилетнюю Джули тоже пытались изнасиловать, но, слава богу, вмешались подоспевшие местные работники, они-то и отбили нападение и послали за хозяином.

Тогда-то и выяснилось, что Джулию ранили в область печени. Все доктора лишь развели руками и удивлялись, что девочка до сих пор жива.

Женщина замолчала, мессир Джонсон выжидательно посмотрел на меня.

Ну, что, все понятно дальше тянуть смысла не было.

Я сняла перчатки и подошла к кровати…

Я открыла глаза, но ничего не видела из-за слез. Образ изможденной девочки, пострадавшей от неоправданной жестокости прочно засел в голове.

— А почему ты плачешь? — послышался тоненький голосок.

Я шмыгнула носом, быстренько смахнула слезы и повернулась к Миле уже с улыбкой.

— Грустный сон приснился. А ты как спала?

— Хорошо, — она села на кровати и обняла руками согнутые в коленях ноги, — Мне тоже ее жалко, ее так били, а еще хотели….

— Ты про кого? — мои глаза удивленно расширились.