В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946 - Хорст Герлах

Еще одной проблемой были вши. На прежнем месте мы мылись по крайней мере раз в неделю, но здесь нас лишили такой роскоши. Только раз в три недели, а то и в месяц нас водили в баню. Однажды, когда на улице стоял страшный холод, русские дали приказ идти в баню; там мы должны были мыться в одном помещении с женщинами. Русские никогда не придавали значения разделению полов. Исходя из их атеистской философии, человеческих правил и приличий не существовало. Для них человек был сродни животному, и обращались с ним не лучше, чем со скотиной.

Потом я простудился, и мне пришлось обращаться к врачу. Один заключенный, который работал на улице, не имел подходящей обуви для Севера. Кожаные ботинки были слишком холодными для температуры, опускавшейся далеко за минусовую отметку, поэтому единственной подходящей обувью для этих мест были валенки, на которые надевались резиновые калоши. Доктор сказал, чтобы он взял мои на тот период, пока я занимаюсь работой в бараке. Мне пришлось подчиниться, хотел я того или нет. Днем мне понадобилось выйти за дровами, и, чтобы не замерзнуть, я надел хлопковые носки. Я пошел в женский барак, чтобы попросить дров, но, так как носки у меня были рваные, я был вынужден идти по замерзшему снегу с голыми пятками. На следующий день я почувствовал, как у меня горят ноги. Обнаружив два огромных волдыря, я отправился к доктору.

Он не слышал, как я вошел в кабинет, потому что сидел спиной и обнимал немку, работавшую в столовой. Я кашлянул, и они оба подпрыгнули. По лицу врача я понял, что ему явно не понравилось, что их прервали. Повариха сразу же выбежала из кабинета.

– Что ты хочешь? – раздраженно спросил доктор.

– А, ну… я… – Слова застряли у меня в горле.

– Ну, говори, что у тебя?

– Ну, вчера вы велели мне отдать обувь одному рабочему из нашей бригады, потому что подумали, что мне она не нужна. Мне пришлось выйти за дровами на мороз, и я обморозил ступни.

– Сними носки, – рявкнул он.

Я показал ему четыре большие раны, надеясь, что, наконец, он даст мне какую-нибудь мазь.

Но когда он увидел их, то сказал по-немецки, который он, видимо, изучал в школе:

– Ты, немецкая свинья, специально это придумал. Все, что ты хочешь, так это попасть в госпиталь, чтобы ничего не делать!

Как будто я не видел русских госпиталей изнутри? Но что оставалось делать, и я сказал:

– Если честно, вчера, когда…

– Заткнись! Сейчас я разберусь с тобой!

Он схватил телефонную трубку, набрал номер и начал притворяться, будто разговаривает со старшим офицером, говоря обо мне и о том, чтобы они пришли и забрали меня.

Потом он сел и написал на меня жалобу, будто я специально повредил ноги. Но я отказался подписать бумагу. Это еще больше взбесило его. Он подскочил и заорал на меня:

– Убирайся отсюда, ленивая свинья, сегодня останешься без обеда!

Я надел носки и вышел из кабинета. Повариха находилась в соседней комнате. Когда я проходил мимо нее, она спросила, почему врач так кричал. Я рассказал ей всю историю, а также и то, что сегодня меня оставят без обеда.

– Не волнуйся, – сказала она утешительно, – я покажу тебе, где поесть.

Как мне хотелось в тот момент оказаться рядом с матерью и отцом, но никто не мог помочь мне в этой ситуации. Когда все отправились есть, я испытывал непередаваемое чувство голода. Но я видел, что доктор следит за мной, чтобы быть уверенным, что я ничего не ем. Мне пришлось ждать, пока каждый доест свой обед, и только потом доктор вышел. Тогда я спрятал пустую тарелку под пиджак и проскользнул на кухню. Повариха в этот момент ела, но, увидев меня, крикнула:

– Заходи скорее. Я оставила еды для тебя. – Она соскребла остатки из кастрюли в мою тарелку; я быстро схватил ее и выбежал. С того дня врач всегда цеплялся ко мне и использовал любую возможность, чтобы устроить мне «райскую жизнь».

Так мы дожили до Рождества. Русские, естественно, не отмечали этот праздник. Они были настроены работать, как и в остальные дни. Но случилось настоящее чудо, и оно позволило нам отдыхать несколько дней, дольше, чем мы отдыхали дома каждый год. В первый день праздника температура опустилась ниже 50 градусов, а согласно местным порядкам нельзя работать на улице при температуре ниже 40. Такой мороз держался целых четыре дня.

Так или иначе, мы все радовались этим неожиданно выдавшимся праздникам. У нас даже была маленькая елка, хотя и без свечей, которая стояла в нашем бараке. Кто-то рассказывал рождественские истории и вспоминал о старых добрых временах, когда мы жили дома.

При таких низких температурах на улице невозможно было находиться без перчаток даже короткое время. Руки мгновенно обмораживались; достаточно было полминуты, чтобы пальцы задеревенели. Нам всем выдали повязки, чтобы не отморозить лица.

В эти рождественские дни мы часто наблюдали феномен северного сияния. Это было настоящее представление: вспышки всех цветов радуги по всему небу. Тем не менее жителей Севера совершенно не впечатляло это зрелище, предвещающее изменение погоды. А изменения эти обычно были к худшему – становилось еще холоднее и морозней.

За это время почти все заключенные похудели до неузнаваемости, так что уже не было сил таскать ноги. И как раз в этот момент пришли обнадеживающие новости: все работники, попадающие под третью категорию, отправляются в лагерный госпиталь.

10 января за нами приехал товарный поезд с прицепленным вагоном для заключенных. Это был так называемый столыпинский вагон, который предназначался для перевозки заключенных. Когда мы вошли, поезд уже был заполнен немцами. В этой поездке нас охранял старый сержант.

Юг! Мы ехали на юг! Это слово имело магическое значение для каждого пленного, который побывал на Севере. Тысячи надежд вкладывались в это слово: север и юг, как жизнь и смерть, как тюрьма и свобода. Как здорово было ехать на юг!

Через несколько дней мы приехали в лагерь. После прибытия нас сразу же отправили в баню. Пока мы отмывались, нашу одежду дезинфицировали. Эти гигиенические процедуры были абсолютно необходимы. Потом нас повели в госпиталь.

Я встретил здесь много знакомых лиц. Среди них был Ханс, мой друг из старого лагеря. Он выглядел ужасно и лежал здесь потому, что обморозил ноги. Этот молодой парень был одним из самых крепких ребят и всегда перевыполнял рабочую норму. И теперь невозможно было без боли смотреть на него, беспомощно лежащего с отмороженными ногами. Ему ампутировали пальцы, и он долгое время не шел на поправку, так как лечение было плохое.

Состав нашей рабочей бригады теперь изменили, так как больший процент перевезенных с Севера заключенных положили в госпиталь. За здоровьем этих людей следили медсестры, которых, в свою очередь, контролировал лагерный доктор. По сравнению с прежним местом еда была намного лучше, но ее все равно не хватало. Теперь в наш рацион входило мясо – говядина, свинина и конина. Картофель давали мороженый и местами испорченный, но мы этого не замечали, потому что уже привыкли к некачественным продуктам.