В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946 - Хорст Герлах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды утром, когда мы все выстроились у ворот лагеря, русские стояли словно каменные. Все они замерли в каком-то торжественном оцепенении. Диктор читал что-то по-русски, а потом переводил на немецкий:
– Немецкая армия разгромлена!
Этот перевод лишь подтверждал то, о чем мы давно подозревали. В тот день мы не работали, нам дали выходной, и это было чем-то из ряда вон выходящим.
В коммунистической России рабочие получали выходной только раз в десять дней. Такой трудовой кодекс являлся еще одним из достижений революции. Этот опыт уже пробовали во время французской революции, но безуспешно.
Среди заключенных нашего лагеря было много женщин и девушек, для которых лагерная жизнь была еще труднее. В один погожий летний вечер мне случилось пройти через лагерный двор. Несколько девушек сидели у входа в свои бараки и разговаривали. Как отличались они от тех девчонок, которые в недавнем прошлом покинули свои дома! Их головы были теперь побриты наголо, чтобы не разводились вши. Вместо легких летних платьев они носили закрытые пиджаки.
– Если бы я сейчас оказалась дома, – сказала одна, – я бы первым делом съела яблоко или выпила яблочного сока.
– А мы часто ели клубнику, – отозвалась другая.
– Да, это было любимым занятием, сидеть и есть ягоды, в то время как укладываешь их в корзину, чтобы потом отнести на рынок.
– Да, – произнесла третья девушка, – моя мама варила такое вкусное варенье.
Когда выдавались свободные минуты, это были самые обычные разговоры между заключенными. Многие из нас никогда раньше не уезжали из дома и, хотя на фермах и в деревнях нам приходилось много работать, никогда до этого мы не таскали шпалы и не грузили вагоны с песком.
Я остановился и прислушался к их беседе. Они замолчали. Одна из них, молодая женщина лет двадцати трех, пристально посмотрела на меня, а потом спросила:
– Не видела ли я тебя раньше? Мне кажется знакомым твое лицо. Ты откуда?
– Я из Эльбинга, из Ноендорф-Хох.
– А я из Серпина. Значит, мы почти соседи. – Она улыбнулась, печально вздохнув над нашей участью.
– Как тебя зовут? – Я хотел узнать больше о ней.
– Габи.
– Габи? У нас на ферме работала девушка с таким же именем, и она была из Серпина.
Она улыбнулась:
– Так это моя сестра. А ты Отто, Карл или Хорст Герлах?
– Меня зовут Хорст. А Отто – мой старший брат. Его не взяли в плен, потому что незадолго до этого он сломал ногу.
Это был первый человек в лагере, которого я знал до плена. Мы обменялись впечатлениями о своей лагерной жизни, и я узнал, что сначала она находилась в другом лагере, а потом ее перевели сюда.
Мы попрощались, когда было уже совсем поздно.
– Послушай, я хочу сделать для тебя что-нибудь. Твоей мамы нет с тобой, но я знаю, что она очень хорошо обращалась с моей сестрой. Давай я что-нибудь заштопаю из твоих вещей.
Я покраснел.
– Не стоит беспокоиться, я…
– Пойдем, – настаивала она, – я буду очень рада помочь тебе.
– Хорошо, но у меня на самом деле ничего нет, что нужно починить.
– Ну ладно, тогда спокойной ночи.
Она улыбнулась и пошла вместе с другими девушками в свой барак. Я отправился к себе. Раздевшись, я лег под одеяло, а потом поднес его к лампе. Сквозь протертую дыру мне в лицо ударил луч света. Я понял, что сделал ошибку, когда сказал, что мне ничего не нужно заштопать.
В следующий выходной я пошел к своей знакомой. Она сидела на кровати, как и большинство других женщин.
– Ты нашел что-нибудь, что нужно зашить? – весело спросила она.
– Да, но мне немного неудобно.
– Не думай об этом, все в порядке.
Мы весело болтали, пока она штопала одеяло.
Спустя несколько недель мы стояли в строю, готовые отправиться на работу. Посмотрев на женскую бригаду, я увидел тринадцатилетнюю девочку, самую молодую в нашем лагере; непонятно, как ей удалось выжить. Но Габи там не было.
– Где она? – спросил я у фрау Бретшнайдер, которая была их бригадиром.
– Разве ты не слышал, ее отправили в госпиталь? – быстро ответила она.
– А что с ней?
– Обычное дело – водянка. Пойди проведай ее. А мне надо идти.
Я знал, что значит заболеть водянкой. Один из наших ребят, здоровый парень из Польши, когда заболел, то ходил с отекшими ногами и лицом. Три дня он провел в госпитале, а потом умер. Один солдат, прошедший всю войну, также пострадал от этой болезни. Он сидел перед госпиталем и грелся под лучами теплого июньского солнца, когда внезапно у него случился сердечный приступ. А ему не было даже тридцати.
Вечером я пошел в госпиталь. Габи разговаривала с девушкой, лежавшей на соседней кровати. Как всегда, их разговоры были о еде. Когда она увидела меня, то улыбнулась, но ее лицо осталось напряженным.
– Вот твои перчатки, Хорст, я поставила тут заплатки, – сказала она.
– Хорошо, большое спасибо, но пока лето, они мне не понадобятся.
– Правильно, – вздохнула она, – но я не знаю, доживу ли до следующей зимы.
– Ну что ты такое говоришь! Сейчас немного отдохнешь здесь, и снова все будет в порядке.
– Знаешь, сколько мертвых вынесли сегодня утром?
– Не представляю.
– Сегодня умерли трое, а вчера четверо. Нас здесь всего двадцать. – Она печально откинулась на кровати.
Я посмотрел на Габи:
– Но ты поправишься. Она вздохнула:
– Не знаю. Я больше не могу справляться с такой тяжелой работой. Один раз я чувствовала себя совсем плохо, но врач не разрешил мне остаться.
Мы еще поговорили о лагерной жизни. Когда я уходил, она сказала:
– Подожди минуту, у меня здесь сегодняшний хлеб. Сегодня я не могла есть.
Я хотел отказаться, хотя и был голоден, но не смог.
Спустя несколько дней другая девушка встретилась мне в лагерном дворе и передала чью-то просьбу, чтобы я зашел в госпиталь. Я не стал задавать вопросов и побежал туда.
Когда я взглянул на кровать Габи, то увидел там другую женщину. Девушка, которая лежала рядом, слабо улыбнулась и прошептала:
– Перед тем как умереть, она сказала: «Отдай этот хлеб Хорсту. Мне он больше не понадобится». Она сохранила свои порции.
Потом она достала из-под подушки около четырех буханок хлеба, уже немного зачерствевшего. Мы поговорили еще немного о нашей мертвой подруге, а потом я пошел к себе. Я поделился хлебом с ребятами. Мы были рады, что у нас появилась дополнительная еда, но, зная причину, по которой она нам досталась, особого аппетита не было. В тот вечер у меня совсем не было аппетита. Еще какое-то время я не мог отделаться от мыслей о смерти.